Эрик-Эмманюэль Шмитт - Попугаи с площади Ареццо

Он снова опустился на скамейку.

Оксана появилась, одета она была в легкое льняное платье и казалась одновременно хрупкой и величественной.

Она искала глазами фотографа и не заметила Виктора.

Он смотрел на нее: сердце у него колотилось, во рту пересохло. Никогда еще он не был так сильно влюблен.

— Я здесь, Оксана.

Она пошатнулась, остановилась, запуталась в собственных ногах, не понимая, в какую сторону теперь двигаться, взмахнула руками, а потом, побледнев, застыла на месте:

— Пожалуйста, Виктор, уходи. — И, не дожидаясь его ответа, она побежала прочь.

Виктор, не обращая внимания на посетителей и на охранников, громко крикнул:

— Пожалуйста, не убегай!

— У меня встреча.

— Это встреча со мной.

Она продолжала бежать по галерее, соединяющей две теплицы. Он догнал ее в несколько прыжков и загородил ей дорогу:

— Оксана, это со мной у тебя встреча. Батист попросил, чтобы связались с твоим агентом, чтобы мы с тобой могли встретиться.

— Но это нечестно.

Он опустил голову:

— Я должен был отыскать тебя. И я боялся, что ты не придешь, если узнаешь, что это я.

— Ты прав, я бы не пришла.

— Значит, я правильно решил поступить нечестно…

Оксана дрожала. Ее губы, словно эхо, повторили слова «честно», «нечестно», потом она замолчала. И горестно вздохнула.

Виктор показал ей на скамью из кованого железа, сел и предложил ей к нему присоединиться. Она устало опустилась рядом.

Он схватил ее за руку. Она быстро отняла ее, как будто его пальцы ее обожгли.

— Я люблю тебя, Оксана.

Она вздрогнула, потом кивнула — она еле дышала, и вид у нее был потрясенный.

— И я тебя, Виктор.

— И что дальше?

— Что дальше?

— Ты меня любишь и поэтому сбегаешь?

Она встряхнула головой, пытаясь привести в порядок мысли, подобрать слова, решилась на что-то, потом передумала, ссутулилась:

— Нам лучше расстаться. Побыстрей. Через год, через месяц у меня может уже не хватить смелости уйти.

— Оксана, но в чем дело?

Она вся обмякла, сгорбилась, стала кусать губы, скрести ногтями скамейку. Виктор смотрел прямо перед собой и решил ждать сколько понадобится: умрет, но не станет ее торопить.

Японские туристы двигались по оранжерее мелкими шажками, за ними по пятам следовала пара словоохотливых итальянцев. Охранник попросил детей не трогать лепестки азалии.

Оксана нарушила молчание:

— Я должна кое в чем тебе признаться.

— Почему ты не сделала этого раньше?

— Я надеялась… Потому что, как только я тебе это скажу, между нами все кончится.

Виктор заколебался. Оксана говорила с такой грустной решимостью, так твердо, что он испугался чего-то ужасного. Встревоженный, он уже было хотел повернуть на понятную. А вдруг все так и будет, как она сказала?

Она почувствовала его сомнения:

— Ты уверен, что хочешь это знать?

В эту секунду ему захотелось убежать, исчезнуть из Королевских оранжерей, только бы не оставаться лицом к лицу с реальностью. Но он подумал, что Оксана, которая уже решилась поговорить с ним, будет разочарована его трусостью. И больше ради нее, чем для себя, он попросил ее продолжать.

Она вздохнула:

— Я плохая женщина, женщина-неудачница.

— Я никогда в это не поверю.

— Я ушла потому, что я никогда не смогу дать тебе то, на что ты имеешь полное право.

— Я не понимаю. Я хочу только любить тебя. И чтобы ты меня тоже хоть немножко любила.

— Да, вначале всегда так бывает… а потом…

— Что потом?

— Потом начинают строить планы на будущее, решают жить вместе, пожениться…

Он прервал ее, думая, что догадался, в чем была причина ее исчезновения:

— Ты замужем?

Несмотря на всю серьезность их разговора, она рассмеялась:

— Нет! С этим нет никаких проблем. Я не рискую впасть в би… бигамию… Слушай, «бигамия» — это двоеженство… А как сказать, что у женщины два мужа?

— Было бы логично сказать «биандрия», но такого слова нет. Реальность еще более несправедлива, чем лексика, — никакого равноправия.

Они улыбнулись; на какие-то мгновения им стало так же легко вместе, как прежде.

Испуганная этим ощущением, Оксана отвернулась, перестала смотреть Виктору в глаза, уставилась на посыпанную гравием дорожку и продолжала:

— Люди женятся и начинают мечтать о детях. Вот поэтому-то я и должна уйти, Виктор.

— Ты не можешь иметь детей?

— Я не могу иметь детей.

Виктор не реагировал. Оксана повернулась к нему и повторила:

— У меня их не будет.

Он не ответил ни слова.

— Я бесплодна. — На глазах у Оксаны выступили слезы. — Виктор, ты понимаешь, что я сказала? У меня врожденный дефект матки, и я не могу выносить плод. Кроме того, еще инфекция, которую я подхватила в пятнадцать лет и которая… О, как это омерзительно! Какое унижение рассказывать об этом тебе. Я не должна ни пересказывать тебе всю свою медицинскую карточку, ни оправдываться. Я люблю тебя, ты любишь меня, поэтому я ухожу. Я — плохой подарок для мужчины.

Раскрыв рот от нахлынувших чувств, Виктор медленно повернулся к ней и воскликнул:

— Это же чудесно!

Оксана ошарашенно откинула голову назад. Он повторил:

— Это чудесно… — И расхохотался.

Оксана вскочила:

— Так ты к тому же еще и смеешься надо мной?

От ужаса Оксана побледнела, она переминалась с ноги на ногу, стиснув челюсти, сжав кулаки, и смотрела на этого парня, которого имела несчастье полюбить, и теперь упрекала себя за то, что сразу не поняла, какое он чудовище. Не раздумывая, она отвесила ему пощечину. Одну. Две. Три.

Виктор встал, прижал Оксану к себе, обнял ее, затем взял ее руки в свои и попытался усмирить ее гнев поцелуем.

Потом он оторвался от нее и прошептал:

— Теперь моя очередь тебе кое в чем признаться. — И, приблизив губы к правому уху Оксаны, он продолжал: — Я тоже не подарок для женщины, Оксана.

— Ты, Виктор?

— Послушай.

Без обиняков и эвфемизмов, составляя короткие фразы из простых слов, он рассказал ей то, что скрывал от всех: что его мать заразилась вирусом СПИДа в двадцать лет и умерла пять лет спустя, что он был заражен с рождения и выжил только благодаря лекарствам, которые теперь уже могут удерживать эту болезнь в определенных рамках. Уже начав говорить, он рассказал ей о своей горькой юности, о том, как он осознал, что для всякого, к кому он приблизится, он представляет опасность, потом описал, как горевал, причем не только по матери, но и по возможности полюбить кого-то и завести семью.

— Коллеж Сен-Мишель, не растягиваемся, догоняем своих, не мешаем другим посетителям!

Громкий голос прервал его признания. Виктор и Оксана увидели, как в оранжерею впорхнули десятка три ребят и бесформенной массой двинулись к ним, топая по гравию с таким шумом, будто это стадо буйволов. За ними с криками бежала учительница — громкость ее криков была, похоже, обратно пропорциональна их эффекту: чем громче она вопила, тем меньше школьники обращали на нее внимания.