Эрик-Эмманюэль Шмитт - Попугаи с площади Ареццо

Конечно, природа выдумала еще и другие стороны привлекательности, кроме красоты, чтобы пары образовывались и род человеческий продолжался; да, в атмосфере витали какие-то невидимые материи: запахи, энзимы, молекулы — словом, всякая химия, подталкивающая вполне приличных с виду самцов к уродливой, словно крот, Марселле. И вот этого невидимого излучения мадемуазель Бовер была лишена. И тем лучше! Всю свою сознательную жизнь она не воспринимала себя как будущую жену или мать, только как «дочь таких-то», связанную со своими обожаемыми родителями. Предписание, полученное ею в молодости, о том, что ей стоит избегать плотских утех, выполнялось.

Она не поддалась животному разврату. По ее мнению, благодаря своему безразличию к искушениям плоти она дышала чистым воздухом, а не влачила порочное существование, запятнанное похотью. И тело ее тоже оставалось чистым. А душа наслаждалась чудесной свободой. Она не испытывала ни дурацкой тоски, ни постоянной подавленности, одевалась, как ей нравилось, сама ласкала свою кожу, к которой никто не прикасался, кроме парикмахерши, массажистки и маникюрщицы — короче, профессионалов по поддержанию формы. Больше того, в отличие от других дам своего возраста она не ощущала, что стареет; прекращение месячных для нее означало только отмену бессмысленных мучений, а о новых морщинах или некоторой одутловатости сказать ей было некому — и сама она не обращала на это внимания.

Иногда она уверяла, что причина ее жизнерадостной активности кроется в том, что она сохранила девственность. Ведь такая наивная беспечность как раз бывает присущей монахиням и богомолкам. Весьма сомнительно, что сексуальность помогает женщине расцвести… И материнство только отнимает силы, больше ничего.

— Как вы провели выходные в Женеве?

Мадемуазель Бовер улыбнулась:

— Чудесно…

— Как там, в Женеве, весело?

— Джон приехал со мной повидаться.

— Джон?

— Ну да, Джон.

— А, этот ваш жених, друг Обамы.

— Других у меня нет, Марселла.

— Ух ты, хотела бы я быть на вашем месте. Эти поездки на выходные по разным столицам… Я вот всегда мечтала съездить в Рим, Москву, Стамбул…

— Значит, и съездите, Марселла.

— Да на какие шиши, мадемуазель? Откуда я деньги возьму? Вот, к примеру, ваш билет в Женеву сколько стоил?

Жестокая мысль мелькнула в голове у мадемуазель Бовер, и она не смогла ей воспротивиться:

— Двести сорок два евро.

— Двести сорок два евро? Не может быть! Как раз та сумма, которую я отдала сыну, чтобы он мне сделал ночной столик! Если так пойдет, я не увижу ни Женевы, ни ночного столика, ни моих денег!

— А когда запланирована свадьба вашего отпрыска?

— Сначала обручение, мадемуазель! Уж так в семействе Пеперик заведено. Они живут по старинным правилам.

«Тянут время, — наверное, они не в восторге от того, что наследница собралась выйти за сына консьержки», — подумала мадемуазель Бовер.

Марселла захихикала:

— А вот что смешно-то, что сама я сыграю свадьбу раньше сына.

— Как это?

— Мой афганец сделал мне предложение. — И неожиданно она, как девочка, прижала ладони к побагровевшим щекам.

Мадемуазель Бовер застыла. Нет, она не допустит, чтобы свершилась такая глупость. Она должна вмешаться. Сперва она попыталась говорить экивоками:

— Подождите, по крайней мере, пока ваш сын не женится.

— А что, так даже лучше будет — приду на свадьбу к сыну под ручку с моим афганцем. Пусть не думают, что я такая уж бедная старушка, одна-одинешенька…

Тут ей показалось, что она обидела собеседницу.

— Ох, простите, я совсем не имела в виду вас, мадемуазель Бовер, про вас-то никто так не скажет: вы такая шикарная, и потом, вы же можете выйти замуж за приятеля Обамы, этого вашего чернокожего жениха, который играет на саксофоне.

— Он не чернокожий, а играет на рояле.

Мадемуазель Бовер властным жестом помешала Марселле это прокомментировать:

— Я надеюсь, вы еще не приняли его предложение?

— А с чего мне ему отказывать?

— Ну, за других же вы не выходили замуж.

— Ни один мне этого не предлагал. А мой афганец только об этом и мечтает.

— И вы не думали почему?

Марселла озадаченно замолчала. Мадемуазель Бовер выпрямилась, преисполненная важностью того, что она собиралась сказать:

— Вам не приходит в голову, что у вашего афганца корыстные интересы?

— А в чем корысть-то? У меня ведь ничего нет.

— У вас есть вещь, драгоценная с его точки зрения.

— Дом, что ли?

— Гражданство. Женившись на вас, он тоже его получит. А значит, получит право остаться здесь.

— Так это нормально.

— Какая вы наивная, бедняжка Марселла… А вы не боитесь, что он хочет на вас жениться, только чтобы уехать из своей страны, перестать прятаться, скрывать, что у него документы не в порядке, получить вид на жительство?

— Какие гадости вы говорите.

— Я это говорю потому, что вы мне симпатичны, Марселла. Имейте в виду, не одной мне это придет в голову: как только вы дадите объявление о браке, тут же сюда, на площадь Ареццо, нагрянут социальные службы и начнут разбираться.

— В чем?

— В мэрии каждого района в Брюсселе есть по нескольку инспекторов, которые отслеживают фиктивные браки.

— Фиктивный брак — вы шутите, что ли! Мы с моим афганцем не дожидались брака, чтобы…

— Фиктивный брак — не значит брак без сожительства, а значит, что он заключен, чтобы получить документы. Явятся следователи и будут выяснять, не заплатил ли вам ваш афганец, чтобы на вас жениться.

— Он — мне заплатил? Наоборот, это я за все плачу, у него нет ни гроша.

— Они обязательно спросят про мотивацию вашего афганца. Ему ведь на двадцать лет меньше, чем вам… Это внушает сомнения в его искренности.

— Это еще почему?

— Я просто говорю вам, что подумают люди, Марселла, я-то этого не думаю, я знаю, что вы привлекаете мужчин. Я вам рассказала, что будет дальше: эти социальные службы испортят вам всю романтику и выставят вашего спутника мошенником, а вас — дурочкой.

— Черт бы их подрал!

— Да, это будет неприятно, Марселла. У вас-то сил хватит. А у него ведь, кроме вас, никого нет.

— Бедный мой афганец…

Раздался звонок в дверь.

Обе женщины застыли раскрыв рот, не в силах оторваться от захватившей их темы.

Звонок прозвенел второй раз.

Марселла сморщилась:

— Что ж, пойду открою. В любом случае мне пора к мадам Мартель.

Она сунула в руки мадемуазель Бовер фаянсовое блюдо:

— Держите, я завтра закончу.

Как всегда, она оставила в квартире полный развал.

Через несколько секунд она ввела в гостиную Еву:

— К вам посетительница, мадемуазель.

— Спасибо, Марселла, до завтра.

Марселла осмотрела Еву с головы до ног, оценила ее ровный загар, тонкую талию и пышную грудь; раздув ноздри и насторожившись, она приготовилась к схватке и смерила соперницу взглядом. Потом заметила каблуки высотой в пятнадцать сантиметров, презрительно на них глянула и, пожав плечами, вышла из комнаты.