Виктор Притчетт - Птички в клетках (сборник рассказов)

"Не обойтись мне и без Карво, — честно признавался он себе, — этого Короля Королей, Слоновой Ноги, Животворной Силы, всегда готовой к новым съемкам с нового понедельника". Скучая на заседаниях правления, Чатти часто рисовал Карво в виде увенчанного короной слона на троне, со скипетром и сигарой во рту. Перед ним нагишом, маленькие, как муравьи, копошатся известные актеры, актрисы и толпы кинооператоров. Словно ходячая болячка в модном костюме, Чатти проскользнул в кабинет и увидел, что Карво еще не успел снять одежду, которую считал подходящей для великосветской жизни в английской деревне. На столе лежал огромный фолиант, похожий на семейную библию, а на крупном лице Карво застыло неестественное выражение набожности или, во всяком случае, особой приподнятости.

— Когда ты в последний раз был у врача? — участливо спросил Карво, но тут же сел на любимого конька: стал рассказывать, как провел уикенд.

Волны всеобщей демократизации и благоговения перед киношниками только недавно прибили Карво к райским кущам, где проводили свои дни лорды, миллионеры и крупные банкиры. Чатти уселся на диван и приготовился к путешествию в эту сказочную страну. Через несколько секунд они уже были в гостях у Гамильтон-Спрусов, от них отправились к Холлиншедам, затем после целой серии кратких встреч с потомками Эстергази, Радзивиллов, Гогенцоллернов, Хотсперов, Толботов, Букингемов — имена прямо со страниц Шекспира! — помчались во Францию с визитом к Альбигойским.

— Они что, родственники Радзивиллов? — хотел знать Карво.

— Не Альбигойские, а альбигойцы, — сказал Чатти. — Была такая религиозная секта. Она была полностью уничтожена.

Карво открыл титульный лист лежавшего перед ним фолианта. Это оказалась не библия и не готский альманах [1] Справочник знатных семейств Европы. Выходит на французском и немецком языках. — Здесь и далее примечания переводчиков. , а отпечатанная на машинке и переплетенная рукопись.

— Они были истреблены, — сказал Чатти. — На юге Франции. В двенадцатом веке. Как еретики.

— На юге Франции, — повторил Карво. В его глазах засветился коммерческий интерес. — И сколько погибло?

Его воображение уже рисовало массовую сцену.

— Точно не знаю. Миллион. А может, всего несколько сот тысяч, — ответил Чатти.

— Эту рукопись мне дал французский посол у Гамильтон-Спрусов. Творение его жены, — сказал Карво. — Просмотри, может, сгодится.

Потянувшись за рукописью, Чатти закашлялся.

— А ведь обещал с куревом кончить, — напустился на него Карво. — Кого ты хочешь обмануть?

— Это из-за твоей сигары.

Чатти вернулся к себе, выдвинул нижний ящик стола, где хранились десятки различных скляночек с таблетками, и, поставив на него ноги, уселся читать. Сначала он выяснил фамилию французского посла. Затем сравнил ее с фамилией на титульном листе. Как он и ожидал, рукопись принадлежала перу совсем другой дамы. Карво часто путал названия цветов в оранжерее высшего цвета. Мало того, Чатти не нашел фамилию французского посла даже в длинном перечне лиц и организаций, которым автор выражал свою признательность. Перечень открывался несколькими громкими именами, за ними следовали Французская национальная библиотека, Британский музей и уйма университетов. В заключение выражалась бесконечная благодарность дорогому супругу, без чьих ценнейших советов и заботливого внимания автор не мог бы и т. д., и т. п. В посвящении стояло: "Песику от Киски".

Чатти просмотрел именной указатель и приложения, затем, удобнее устроив ноги на ящике, принялся за шестьсот страниц этого исторического труда. В пятницу он явился в кабинет Карво.

— Еду в деревню, — сказал он. — Рукопись я прочитал. Автор — некая Кристина Джонсон, эрудит и, несомненно, первоклассный историк. Если тебя интересуют альбигойцы, здесь о них — все. Узнаешь подробности ереси катаров. Ты, конечно, помнишь, что они проповедовали дуализм и одними из первых стали соблюдать диету: постились по понедельникам, средам и пятницам. Папе римскому это пришлось не по нутру. Однако в главах девятой и десятой дама несколько увлеклась. Как историк…

Карво оторвал взгляд от какого-то сценария.

— Спасибо, — учтиво сказал Чатти. — Так вот, как историк, считаю, что глава десятая не лезет ни в ка-кие ворота. Да, устраивали массовую резню. Даже несколько раз. Альбигойцев извели под корень. Но сценария, увы, отсюда не выжмешь.

— Массовую резню, — повторил Карво. — А причина? Можешь привести конкретный пример?

— Пожалуйста. Страница 337. Кровосмешение, — сказал Чатти. — Брат и сестра разлучены при рождении религиозными фанатиками, потом встречаются и женятся, ни о чем не подозревая; в Тулузе ее насилуют, они решаются бежать, но, когда добираются до Пиренеев, их выдает инквизиции некая Клотильда де Сан-Северино, обоих пытают. Примерно так.

— Пытки? — вскинул глаза Карво. — Кровосмешение? Ты эти страницы пометил? — Голос его стал мягче: — Моя сестра, Чатти, никогда бы не допустила, чтобы ты дошел до такого состояния. Будь другом, навести эту женщину — сам понимаешь, долг вежливости.

— Ладно, — сказал Чатти.

Карво виновато опустил глаза, что случалось с ним весьма редко.

— Ты с ней знаком? — спросил Чатти.

Карво хмыкнул что-то неопределенное.

"Эта женщина", Кристина Джонсон, укатила, однако, в свой парижский особняк, но через две недели сама явилась к Чатти. Беседа длилась более часа.

В тот же вечер Чатти не проскользнул, как обычно, в кабинет Карво, а вступил, широко распахнув двери и церемонно закрыв их за собой. Затем молча прошел к самому дальнему дивану, сел и задрал ноги.

— Что-то мы уж больно молчаливы, — сказал Карво.

— С тобой когда-нибудь происходили чудеса? — спросил Чатти.

— Сколько угодно, — сказал Карво.

— Да, знаю. Со мною тоже. Спрошу по-другому: ты когда-нибудь встречал свою первую любовь лет пятнадцать или двадцать спустя?

— Впервые я влюбился еще в колыбели, — сказал Карво. — Не помню.

— Речь не о детских шалостях. Я имею в виду первую взрослую любовь. Так встречал или нет?

— От такого чуда господь уберег.

— А вот у меня она как живая стоит перед глазами, — сказал Чатти. — Маленькая, толстая, в очках, лицо прыщавое, плащ в каких-то пятнах, мрачная от избытка целомудрия, сутулая. (Кстати, как раз это даже красиво. Многие девушки даже специально сутулятся — для привлекательности. Каждая экспериментирует по-своему, обучаются, так сказать, ремеслу.) Под плащом у нее черный грубый свитер, груди нет, вернее, вместо нее какие-то шерстяные комки. Свитер велик. Походка как в школьном строю: "Девочки! Шагом марш! Все идут за Дианой". И потом, никогда не удается побыть с ней наедине. Вечно при ней какая-нибудь подружка, обычно смазливень-кая, но по какой-то дурацкой причине она тебе не нравится.