Мелани Бенджамин - Я была Алисой

Эдит в ответ промолчала, просто ждала, когда я снова повернусь к ней и возьму ее за руку, и тогда она пожмет мою руку, выражая поддержку.

— Ты так и не сказала, в чем твоя миссия, — вздохнула я, наконец собравшись с силами, чтобы выслушать ее. Последнее время мама редко говорила со мной напрямую. Да что там последнее время! Она уже долгие годы не разговаривала со мной. Будто боялась проговориться о том, что у нее действительно на сердце. Или боялась, что это сделаю я.

— Я не собираюсь выполнять эту миссию, — объявила Эдит, радуясь и гордясь своим маленьким актом неповиновения.

Не в силах сдержать улыбки, я повернула к ней голову, вдыхая свойственный ее волосам запах розовой воды, напоминающий о лете.

— Она просила, чтобы ты уговорила меня меньше оказывать внимания принцу Леопольду, правда?

— Да, но я не хочу, чтобы ты так поступала, делай как знаешь. О, Алиса, ты кажешься с ним настолько счастливой! Мне нет дела до того, что мама присматривала его для меня. Он мне совсем не нужен, поскольку… мне нравится… другой. А ты, я вижу, и впрямь счастлива, вижу блеск в твоих глазах, улыбку и очень этому рада, потому что не видела ничего подобного давным-давно!

Я обняла сестру. У меня из глаз брызнули слезы, которые намочили розовый фильдеперс пеньюара на плече у Эдит, но она не обратила на это внимания. Сестра была так дорога мне! Так бескорыстна в своей любви! Это был единственный человек, который относился ко мне по-прежнему, как до того разрыва. Ибо именно так я видела свою жизнь — первая ее часть прошла в стране ничем не замутненной радости, краю пряничных домиков, сахарных облаков и солнца в виде лимонного леденца. Но однажды страшное землетрясение перевернуло все вверх дном, я потеряла почву под ногами и оказалась выброшена на какой-то темный, чужой берег.

Я знала, что это смешно. Ни одно детство не проходит без потрясений, и доверять моим воспоминаниям нельзя — ведь именно так все говорили? И все же для меня жизнь разделилась на две половины или две страны. Она разделилась на «до» и «после».

— Я рада, что ты пришла, — сказала я Эдит, в кои-то веки говоря искренне. — Ну ладно! — Я смахнула со своего лица, а также с лица сестры слезы и села, взбив подушку и разгоняя вылетевший из нее пух, затем откинулась на спинку кровати. — Скажи, кто покорил твое сердце: я знаю, этот джентльмен не просто тебе нравится. Ведь слово «нравится» не из твоего лексикона.

На щеках Эдит заиграли ямочки. Она перевернулись на бок и подперла голову рукой.

— Помнишь мою детскую мечту о том, чтобы жить в таком же роскошном доме, как Ньюнем-Кортни?

— Да, но… Эдит! Не хочешь ли ты сказать, что влюбилась в Обри Харкурта?

Эдит залилась краской, а ее светящиеся, как звезды, глаза подтвердили мою догадку.

— О, это так чудесно! Он достойный молодой человек, ну и, конечно, все его состояние, включая Ньюнем-Кортни!.. Мама будет без ума от радости! Ты правда его любишь?

— Да. — Эдит намотала левой рукой на безымянный палец прядь своих волос, которая стала похожа на обручальное кольцо. — Он не принц, конечно — по-настоящему блестящую партию я оставляю тебе, — но, думаю, я ему нравлюсь. Очень нравлюсь. А он нравится мне.

— Тогда я тоже буду думать о нем с нежностью. Хотя даже мысль о том, что мы с тобой расстанемся, мне нестерпима. — Я потянулась к сестре и ухватила ее за руку, словно цепляясь за свое детство. Как быстро мы все-таки выросли.

— Но не навеки же ты со мной расстаешься, к тому же по крайней мере до лета ничего такого не произойдет. Скорее это я расстанусь с тобой. Боюсь и надеюсь. — Она улыбнулась, устраиваясь под моей рукой.

Я ничего не ответила. У меня в сердце действительно жили и страх, и надежда. Вот только вместе уживались они плохо, думала я, кладя руку на грудь, чтобы успокоить поднимавшуюся внутри бурю.

— Не знаю, — в конце концов прошептала я, желая рассказать сестре о своих страхах в надежде, что, озвучив их, я, возможно, пойму, что они безосновательны. — Боюсь, к тому много препятствий.

Эдит кивнула, вынужденная согласиться. Моя сестра была милой маленькой оптимисткой, но отнюдь не глупышкой. Она тотчас поняла, что я имела в виду.

— Мама говорила, что нам надо сфотографироваться? — поинтересовалась я.

— Да. И чтобы это сделал мистер Доджсон?

Я кивнула, не в силах взглянуть сестре в глаза.

— Странная просьба со стороны принца, не правда ли? — Эдит говорила очень мягко, очень осторожно.

Я снова кивнула.

— Значит, как видно, до его ушей не дошли никакие сплетни… то есть никакие разговоры. Наверное, поэтому мама решила устроить сеанс. Она, кажется, видит в этом некую возможность.

— Возможность унизить меня перед принцем? — вырвалось у меня. Я вскочила с кровати и принялась расхаживать по комнате, машинально то завязывая, то развязывая пояс на пеньюаре, но осознала это, лишь обнаружив, что моя рука крепко обмотана шелком.

— Возможность показать, что оснований для… для разговоров, которые кто-то вел в прошлом, сейчас нет. — Эдит, свесив ноги с кровати, наблюдала за мной.

— Но этот кто-то продолжает вести их по сей день. — Я вспомнила мистера Рескина с его полуприказом-полуприглашением явиться к нему на чай.

— Значит, для этого фотосеанса еще больше причин, Алиса. Принц по-настоящему любит тебя. Я это вижу!

— Однако все мамины хлопоты только о тебе. Она желает тебе счастья. Не мне.

— Это не так, Алиса.

— Это так. Принц предназначен не мне. Если она так стремится показать сплетникам, что Лидделлы не боятся общаться с мистером Доджсоном, то вовсе не с целью восстановить мою репутацию: слишком уж тут далеко зашло дело — а для тебя, для того, чтобы обелить доброе имя семьи.

— Но разве ты не понимаешь, что в результате будет все то же самое?

— Нет. Потому что я не знаю, что будет… как можно к этому вернуться… к нему… к… ох, я не знаю. Не знаю! — Я снова бросилась на кровать. Моя голова оказалась на коленях у Эдит, и она стала гладить мои спутанные волосы. Наконец мое дыхание выровнялось, руки и ноги отяжелели, и я, зевая, почувствовала, как уже поздно.

— Алиса, Алиса. Я знаю, что тебе было ужасно трудно, и уверена, что все худшее у тебя позади. Ты сильная… очень сильная! Гораздо сильнее меня.

Я посмотрела в ее милое, встревоженное лицо.

— Ты ничуть не слабее меня. И ты, и я — мы дочери своей матери и навсегда ими останемся.

— Не сомневаюсь, что она желает тебе счастья, Алиса. Я искренне в это верю.

— Знаю, что веришь.

— А я знаю, что ты знаешь. Я молюсь, каждый вечер усердно молюсь, чтобы ты была счастлива, — прошептала Эдит, потом нежно поцеловала меня в щеку и подняла мою голову со своих колен. Затем встала и бегом направилась из спальни к себе.