Мелани Бенджамин - Я была Алисой

Он поклонился, я сделала реверанс и покинула его гостиную навсегда, чувствуя, как мистер Рескин провожает меня взглядом, пока я выходила из комнаты и спускалась в узкий двор. Мне хотелось, подгоняемой легким ветерком, со всех ног броситься домой, ибо меня не покидало ощущение, что он может последовать за мной и, еще больше запутав, вернуть назад. Однако я сдержалась. К удивлению и облегчению Софи, я шагала чинно и чопорно, как квакерша, направлявшаяся на собрание, стараясь не привлекать к себе особого внимания.

Однако дома я бросилась наверх к себе в спальню, переоделась, вымыла руки, стараясь смыть с себя всякие следы, напоминавшие о мистере Рескине, о его болезненных, путаных мыслях и о том, что он собирался сделать.

Затем я устроилась за туалетным столиком и долго вглядывалась в свое отражение в зеркале. Глаза мои покраснели от напряжения. Я искала в своем лице добродетель, которую видел в нем Лео, и молилась, чтобы она не исчезла.

Так я продолжала сидеть, пока день не сменился ночью, а ночь, в свою очередь, не сменилась днем. Однако как ни пыталась, я более не могла эту добродетель увидеть.

Ты очаровательна. Этот розовый тюль поверх тарлатана просто чудо! О, если б и я могла пойти! — Прикрывая лицо носовым платком, Эдит зашлась в кашле и бессильно упала на подушки, разметав по ней спутанные локоны. Ее лицо покраснело и почти слилось с рыжими волосами.

— Хороша бы ты была там со своим кашлем! Обидно, конечно, да и Обри огорчится, но ты же помнишь, что сказал доктор Экланд: лежать в постели как минимум неделю.

— Вот досада! В кои-то веки у меня появился шанс стать королевой бала вместо тебя! Ведь папа собирался сегодня огласить помолвку. — Эдит со слабой улыбкой повернула голову и, остановив взгляд на висящем в шкафу восхитительном платье из синей тафты, вздохнула.

— Это я в твоем присутствии не могу быть королевой, а потому сегодня воспользуюсь случаем. Можно взять твою заколку с бриллиантовой звездой?

— Конечно… Она подойдет к твоим бриллиантовым серьгам!

Благодарно улыбнувшись, я принялась рыться в ее шкатулке с драгоценностями. Затем, пританцовывая, приблизилась к зеркалу над каминной полкой и приладила найденную заколку к волосам над левым ухом.

— Как по-твоему, так хорошо?

— Замечательно. О Боже! — У сестры начался новый приступ кашля.

— Бедняжка! Я позвоню сиделке: доктор Экланд не велел нам к тебе приближаться — вдруг это корь. Хотя мне бы очень хотелось поцеловать тебя на прощание. Я сегодня очень взволнована… Глупо, конечно, но это так! Сколько балов в честь Дня поминовения у меня уже было?

— Ни одного такого, как этот, — продолжая кашлять, еле выговорила Эдит. Наконец приступ прошел, и она снова откинулась на подушки. — Как ты думаешь, принц сделает тебе предложение?

— Право, не знаю, хотя… не исключаю. — Из суеверия я боялась сказать что-то более определенное, однако и от улыбки в предвкушении грядущего события не удержалась. Последние дни мы с Лео только и занимались тем, что строили планы, ибо его учеба в Оксфорде подходила к концу. Некоторые наши проекты были неосуществимы (к примеру, я очень сомневалась, что королева поддержит идею Лео о его переезде в Америку, с тем чтобы заставить недавно освобожденных рабов помочь Британии вернуть двои колонии), другие — более приземленными. Я знала, что Лео уже разговаривал с моим папой. Оставалось получить позволение королевы, и я все не решалась спросить, писал ли он ей об этом.

Тем не менее я его чувствовала, свое будущее, которое было близко, так близко: казалось, только руку протяни — и оно тут же окажется в ней. Или, точнее сказать, он. Как знать, может, именно сегодня Лео возьмет, да и увезет меня из Оксфорда у всех на глазах.

Придерживая юбки, из-под которых выглядывали мои новые шелковые бальные туфли, я со смехом закружилась по спальне Эдит. Сестра тоже хотела засмеяться, но снова закашлялась, и я остановилась.

— Ох, тебе при мне только хуже! Закончу туалет у себя. А ты, душа моя, отдыхай. Я сохраню для тебя бальную книжку и утром перескажу все последние сплетни.

— О, как же и мне хочется пойти! — Эдит с лучезарной улыбкой выглядывала из горы подушек, в белой ночной сорочке похожая на печального ангела, но затем все же не удержалась и проронила слезу. — Не бросай Обри одного! Жду не дождусь утра, когда смогу тебя поздравить!

— Спокойной ночи! — Я послала сестре воздушный поцелуй и, выбежав из комнаты, тихо прикрыла за собой дверь.

Внизу, возле дома, слышались ворчание и тяжелые шаги Балтитьюда. Должно быть, уже подали карету. А где же Софи? Она должна была взять мои перчатки и накидку. Я сама направилась в свою комнату.

— Алиса! — Статная и видная в новом красном шелковом наряде с турнюром в виде каскада белых сатиновых оборок с черными бархатными бантиками, по холлу плыла мама.

— Да, мама?

— Мне нужно поговорить с тобой до отъезда.

— О чем, мама?

— Об этой твоей истории с принцем Леопольдом. Отец со мной беседовал сегодня вечером по данному поводу.

— Правда? — Может, Лео получил известие от королевы? Я не могла скрыть отразившуюся на моем лице надежду. Будучи не в состоянии и не желая сдерживать радость, я сморгнула непрошеную слезу.

Однако мама сделала вид, будто ничего не заметила, поскольку фыркнула, прежде чем продолжить:

— Да. Он бестолков, твой отец. Симпатия к принцу застит ему глаза. И он не может трезво взглянуть на ситуацию.

— Понимаю. — Мои слезы сразу высохли. Я взглянула матери прямо в глаза. — А ты?

— Я могу. Могу, несмотря на то, что ты обо мне думаешь.

— А что я думаю? Могу тебе об этом сказать. По-моему, ты смотришь на вещи исключительно глазами пресыщенной особы, мама. Полагаю, ты не можешь смотреть на меня, не видя… не видя того, что хочешь увидеть, а ты хочешь увидеть, что я недостаточно хороша для принца. Ну, признайся же, мама. Признайся, что считаешь, будто Лео слишком хорош для меня. — Я повысила голос, и даже волосы у меня на затылке, казалось, встали дыбом, как у животного, вовлеченного в смертельную схватку. Но мне было все равно. Наконец-то мне удалось добиться внимания матери, заставить ее говорить со мной на равных… пусть даже для этого и потребуется выслушать от нее нелицеприятную для меня правду.

Мамины темные глаза заблестели, брови приподнялись в виде треугольника. Думаю, она невольно восхищалась мной: мало кто решался ей противоречить. Однако мама отрицательно покачала головой, опровергая только что сказанное мной.

— Мне известны те стороны жизни, о которых ты не имеешь представления. Я знаю королеву и знаю, что возможны… что начнутся всякие расспросы. Вот ты обвиняешь меня в том, что я тебя недооцениваю. А приходило ли тебе когда-нибудь в голову, что я стараюсь тебя оградить? Защитить твое сердце от боли? Когда-то я считала тебя самой практичной из своих дочерей, Алиса. Но теперь все больше в этом сомневаюсь. Последнее время ты стала такой отчаянной. Такой безрассудной.