Эрих Кош - Избранное

Итак, он опускался за свободный стол в сводчатом зале гостиницы, на террасе или под маслинами через дорогу, в зависимости от времени суток и температуры, приветствовал мать Миле в окне, обменивался несколькими словами с услужливым и любезным хозяином, заказывал вино, устраивался удобнее на стуле и мелкими глотками, со смаком отхлебывал тягучую жидкость, не менее, чем вкусом ее, наслаждаясь игрой преломляющихся в темно-рубиновом стакане солнечных лучей. Поначалу он держался обособленно, но ввиду малочисленности посетителей, давно между собой знакомых и составлявших единое общество, вне зависимости от их размещения в заведении и он стал ощущать свою связь с присутствующими, как бы уже переселившимися непрошенно к нему за стол.

Первым подсаживался к приезжему обыкновенно Уча — со вздохом опускался он на стул напротив, требовал, чтобы Миле принес еще один стакан, после чего сам себе подливал из бутылки приезжего. И сразу принимался молоть языком, не ожидая при этом никакой реакции на свои речи и глядя куда-то в пустоту, по привычке учителя, вещающего перед классом.

— Митар Чумазый! — провозглашал он, примечая черную пиратскую ладью, крадучись скользившую к берегу, и ее таинственного темнолицего владельца на носу. — Браконьер. Глушит рыбу динамитом и перепродает ее новиградским морячкам. Таможенники, портовый надзор и милиция сколько раз уж ловили его, но ничего не могли доказать. С ним никто не хочет связываться, боятся его, такого черного да страшного. Говорят, одной нашей, которая прислуживала в Новиграде, оставил его в подарок, на память до первой войны некий проходимец и авантюрист, и этот его ублюдок вышел весь в отца, и мастью и повадками. И жену Чумазый черную, под стать себе, после армии откуда-то привел со стороны, а дети у него некрещеные, и в школу он их не пускает. Делопроизводитель писал на него жалобу, а Чумазый так ему пригрозил, что тот по сей день дрожит от страха.

— А что такое этот ваш делопроизводитель? Вчера он меня на дороге поймал и заманил к себе в дом.

— Дядька Филипп Водовар? Так об этом его имя говорит, воду варит, воду в ступе толчет — а все та же самая вода и остается. Здешний он, верхний, из нашего села. Вместе в школу ходили, только что он каждый класс по два-три раза повторял. Был писарем в общине, а после недолго делопроизводителем. Выбился в начальники и, как положено, зазнался и испортился. Жену и раньше у себя в служанках держал, а на пенсию вышел — и давай ею помыкать, так что от его издевательства баба на старости лет запила. Он ее поймал, как она масло и муку и прочее такое из дому тащит и на ракию меняет, и все припрятал под замок, а ее до того довел, что она побираться пошла с голодухи. Он себе при жизни памятник на кладбище поставил и вырезал свое имя, а про жену — ни слова, будто ей с ним не под одной плитой лежать. Детей у него нет, вот Водовар и задумал усадьбу завещать нашей общине в дар для увековечения своего имени, да жена ему мешает, не хочет отказаться от причитающейся доли имущества и палец к завещанию приложить. И потому Водовар решил бабу свою пережить, чтобы долю ее унаследовать, и, меж тем как ее он морит голодом, сам себе Водовар стал с некоторых пор специальную еду по рецептам долгожительства готовить и глотать витамины, приобретаемые в новиградской аптеке.

И все в таком духе — про хозяина Миле, которому отец из Америки посылает тяжким трудом добытые доллары, а тот собирается купить себе автомобиль, чтобы разбить его на первом же повороте. О дядюшке Американце, у которого недостающий палец на правой руке — основание для получения пенсии по инвалидности и единовременпой ссуды — оторвало динамитом, когда он, еще мальчонкой, рыбу глушил; о капитане Стеване, который долгое время служил на каботажных катерах, мотаясь из порта в порт, и до того привык скитаться, что и сейчас ему не сидится на месте и он со скуки не знает, чем заняться; о Симо Бутылке, пропивающем в первые дни месяца пенсию и вспомоществование от общины и за выпивку и закуску прислуживающем хозяину Миле в качестве судомойки и мальчика на побегушках; о матери Миле, которая в молодости ого-го какой была красоткой и вообще не промах; и так подряд обо всех присутствующих и отсутствующих, пока приезжий его не обрывал или капитан Стеван за соседним столом не затевал картежную игру.

Сегодня, раньше обычного вернувшись с пляжа, приезжий застал компанию собутыльников в необъяснимом расположении духа. Пекло, солнце еще высоко, а капитан Стеван, Уча и дядюшка Американец, вместо того чтобы, отдуваясь от жары и развалясь на стульях на террасе, перекатывать от стола к столу чугунные шары ленивых и тяжелых слов, сидят навытяжку, устремив взгляды к неизвестной особе женского пола, расположившейся у входа в заведение и предупредительно обслуживаемой хозяином Миле, угощавшим ее малиновой настойкой.

— Не стоит и садиться! — заметил Капитан. — Мы, например, битый час не можем кофе получить. Недосуг хозяину подать нам заказ.

— А тебе лучше и не ждать. Вон дед Тома вышел на промысел.

— Ну и пусть себе выходит. Напрасно только сети рвет, весь его улов не покроет убыток. Да и сколько еще ему осталось тешиться этими сетями, так что пусть себе ловит сколько влезет.

— Что до тебя, капитан Стево, ты свои сети работой не перегружаешь, так что можно подумать, решил сто лет прожить, — через три стола дерзнул съязвить дядюшка Американец.

— А я не рыбак, я мореход; я ловлю, когда настроение есть да рыбки отведать захочется! — поставил его на место Капитан и потребовал, чтобы ему принесли карты.

— Мадьярочка, — шепчет Уча приезжему на ухо, словно сообщая скабрезность, и кивает в сторону девушки; сжавшись, в ситцевом платье и с чемоданчиком возле ног, она сидит, стиснув плотно колени, как бы предупреждая даже мысленное желание их раздвинуть.

— Почтальонша, приехала подработать на сезон. Высадилась здесь по ошибке и теперь ждет попутной машины или чтобы Миле вечером ее отвез — он вроде бы ей обещал.

Молодой хозяин принес карты и положил перед Капитаном на стол.

— Вот вам. Пусть меня дядюшка Американец заменит. — И добавил, обращаясь к приезжему: — Капитану Стевану легко подшучивать над нами! Жалованье ему идет, половина земли здесь его да еще каждый год получает от какой-нибудь родни наследство. Будь я на его месте, ни одного бы дня тут не сидел. Распродал бы все и пошел колесить по белу свету на своей машине.

— Погубят тебя эти твои машины, Миле. Вашу стерегите, господин. Не подпускайте близко! — предостерегал Капитан, сплевывая на свои сухие пальцы и пересчитывая карты. — Этот меньше ста километров в час давать не будет.

— Больше, больше бери! Эх, Капитан, что такое сто километров для классной машины? Это тебе не твой буксир, на котором ты из Новиграда до Сплита неделю тащился.