Лидия Гуардо - Исповедь. Пленница своего отца

Волчонок метался туда-сюда, обеспокоившись тем, что я так сильно разнервничалась.

И вдруг я увидела, как он наклонился над своей миской, в которой еще оставалось на донышке немного воды, аккуратно взял ее за край зубами и стал тянуть по направлению ко мне.

Этот его поступок был одновременно и трогательным, и ужасным — ужасным потому, что чуть не закончился ничем. Щенок подтаскивал миску все ближе и ближе к кровати, а затем, словно внезапно позабыв о том, что только что делал, он бросил ее и, подбежав к кровати, стал лизать мне руку.

— Принеси мне миску! Миску принеси!

Я пыталась заставить его подтащить ко мне миску с водой, показывая на нее пальцем. Песик, словно к нему вернулась память, вдруг бросился назад и, виляя хвостом, стал подталкивать миску ко мне носом. Я перепугалась, что сейчас он ее перевернет. Волчонок, должно быть, почувствовал это и снова стал потихоньку тащить свою ношу, вцепившись в ее край зубами.

Я наблюдала за его действиями, стоя коленями на полу и изо всех сил натягивая веревку, которой была за руки привязана к кровати. Когда песик дотащил миску до того места, куда я уже могла дотянуться, я, наклонившись, сама схватила ее зубами и, подвинув ближе, стала лакать со дна живительную влагу.

Она показалась мне настоящим чудом.

Наконец наступил тот день, когда Старик отвязал меня от кровати и выпустил с чердака.

Сколько времени я провела в подобном заточении — этого я не знаю. Возможно, несколько месяцев. Много месяцев.

Я поправилась: ребра срослись, синяки исчезли, а ожоги на ступнях и щиколотках зажили (благодаря тому, что их все время лизал мой Волчонок). Правда, на запястьях у меня навсегда запечатлелся след от веревки, которой я была привязана к кровати.

А еще я снова забеременела — забеременела точно таким же способом, как и раньше.

Насколько я помню, тогда у меня родился Борис…

За время моего пребывания в заточении дети подросли. Они относились ко мне довольно отчужденно и называли мамой Старушку.

Раймону-младшему — старшему из них — шел уже одиннадцатый год, и остальные везде следовали за ним, словно маленькие солдатики. Старик приучил их безоговорочно во всем ему подчиняться и работать до позднего вечера. Они почти не ходили в школу. Старик лишь время от времени приводил их туда, чтобы они там числились и чтобы благодаря этому можно было получать пособие на детей. Это пособие приходило на мой банковский счет, но я об этом даже не догадывалась.

Старик оформил на себя доверенность и получал вместо меня и мою пенсию по инвалидности, и те пособия, которые мой статус многодетной матери-одиночки — да еще и инвалида — позволял мне получать.

Я узнала обо всем этом только после его смерти.

Старик заставил меня возобновить свою работу в его мини-типографии: я в течение уже нескольких лет занималась копированием на печатном оборудовании каких-то бланков, не понимая смысла того, что на них написано. Каждый раз, когда я делала какую-нибудь ошибку, меня ожидала хорошая взбучка, а потому я старалась не перепутать ни единой буковки. Старик проверял выполненную мною работу, и я каждый раз с замиранием сердца ждала его вердикта.

Если он ничего не говорил, это означало, что я не сделала ни одной ошибки.

Выполнив свою дневную норму в типографии, я занималась приготовлением пищи, стиркой и уборкой под руководством Старушки. Я терла тряпкой пол, добираясь до самых труднодоступных уголков.

Мне по-прежнему не разрешалось ни разговаривать с детьми, ни брать их на руки, ни ухаживать за ними — даже за самыми маленькими. Иногда мне казалось, что они меня вообще не замечают.

Строительство дома, затеянное Стариком, мало-помалу продвигалось вперед. Старик строил этот дом кустарным способом, без каких-либо чертежей и без помощи профессионалов. Иногда Старику приходили помогать его приятели. Я наблюдала за мужчинами издалека, не решаясь с ними заговорить. Они искоса поглядывали на меня, но, когда наши взгляды пересекались, смущенно отворачивались.

Лишь значительно позднее я узнала, что Старик убедил их в том, что я слабоумная и не умею говорить. Они никогда не удивлялись тому, что время от времени я хожу «брюхатая», хотя вроде бы я ни с кем никогда не общалась и единственным мужчиной у нас дома был сам Старик.

Я не знаю, что он им по этому поводу рассказывал — может, правду. Как бы там ни было, никогда не происходило ничего такого, что позволило бы им догадаться, в чем же заключается эта правда. Гораздо позже я узнала, что относительно отца моих детей в нашей деревне ходили различные слухи. Однако ни мэра, ни другие местные власти этот вопрос, похоже, не волновал. Что касается жандармов, то мне не хочется о них даже вспоминать…

Кроме того, я снова стала работать у Старика в качестве шофера.

Я ездила с ним на стоянку возле супермаркета. Он при этом все время держал меня под контролем, полностью лишая свободы действий. Он запирал меня в грузовичке, но все равно время от времени проверял, там ли я нахожусь. Я была своего рода декорацией, и никто не обращал внимания на эту странную парочку, которую представляли собой мы со Стариком.

Он выдавал себя за отца слабоумной дочери, и люди ему даже сочувствовали. На меня все старались не смотреть — как будто я была каким-то жутким чудовищем.

Но как-то раз одна девушка посмотрела на меня совсем по-другому.

До этого я уже неоднократно видела ее. Она частенько приходила на стоянку супермаркета со своими дружками и подружками.

Это была темноволосая девушка с зелеными глазами и большим ртом, который все время улыбался. Она одевалась в джинсы или короткое платье, а обувалась в ботинки или модные туфли. Мне казалось, что у нее есть превеликое множество красивых нарядов (сама я носила лишь кое-как сшитые юбки, дырявые колготки и слишком большие на меня свитера).

Я заметила, что она интересуется мной, что я ее заинтриговала. Она как бы невзначай мне улыбалась, а я завидовала ей, ведь она такая красивая, так хорошо одета и рядом с ней крутится так много юношей и девушек.

И вот как-то раз она со мной заговорила. Я помню этот момент очень хорошо. Она сидела одна на перилах и смотрела на меня ласковым взглядом, слегка сощурив глаза.

— А тебе не надоедает целый день сидеть в этом грузовичке?.. Как тебя зовут?

Старик в этот момент находился неподалеку, и я с опаской покосилась на него. Я думала, что он сейчас скажет ей что-нибудь грубое — как он обычно поступал с теми, кто пытался со мной заговорить.

Однако этого не произошло. Он, наоборот, повел себя очень вежливо. Он ей даже улыбнулся.

— Ее зовут Лидия, — сказал он. — А как зовут тебя? Хм, а ты красивая девушка!

— Меня зовут Марианна.