Анник Кожан - Наложницы. Гарем Каддафи

Конечно, это будет трудно. Он этого не отрицал. Не хватало средств, структур, координации.

Правительство не знало точного количества мест задержаний: большая часть тюрем находилась в руках вооруженной армии; система правосудия была далека от состояния стабильности. Но необходимо выдвинуть требование о прозрачности, и ни одно преступление не должно остаться вне поля зрения.

Было очень поздно. Ему пора было уходить. Я произнесла слово «рабыня», упомянув Сораю, и он вспылил.

— Но Каддафи всех нас держал как рабов! Он изрыгнул на свой народ все пережитые им страдания, разрушил нашу культуру, уничтожил нашу историю, принес в Триполи небытие пустыни! Некоторые европейцы просто млели перед его так называемой культурой, тогда как он презирал знание и ученость. Он хотел быть центром мира! Да, он извратил ливийское общество, сделав свой народ одновременно жертвой и соучастником, превратив министров в марионеток и зомби. Да, в Ливии секс стал средством власти: «Ты помалкиваешь, слушаешь меня, иначе я изнасилую тебя, твою жену или твоих детей». И он это делал, приговаривая всех к молчанию. Изнасилование стало политическим оружием, потом оружием войны.

Как же непохож он был на тех политиков, с которыми я имела возможность общаться! И он ничуть не боялся того, что его процитируют, в отличие от большинства моих собеседников. Таким образом, мы затронули больную тему изнасилований, которые совершили войска Каддафи во время восстания. Их были тысячи. Во всех городах, захваченных наемниками и армией диктатора. Равно как и в тюрьмах. Коллективные изнасилования, совершенные пьяными мужчинами, как правило, под кайфом, заснятые на мобильные телефоны. Международный уголовный суд, который в июне 2011 года издал приказ об аресте диктатора, слишком поздно разоблачил эту систематическую политику насилия, и было трудно собрать доказательства и отыскать свидетелей. Женщины молчали. Врачи, психологи, адвокаты, женские ассоциации, желающие им помочь, с трудом могли их найти. Жертвы скрывались, замкнувшись в своей боли и позоре. Некоторые сами решили бежать. Других выгнали из семьи. Третьи вышли замуж за повстанцев, которые добровольно вызвались защитить честь «жертв войны». Очень немногие из них, как мне сказали, были убиты оскорбленными братьями. И наконец, были те, кто родил зимой в строгом секрете. И в большом отчаянии.

Благодаря подпольной организации преданных, очень энергичных и не менее скрытных граждан я смогла лично встретиться с некоторыми женщинами, пережившими это несчастье, и присутствовать в больнице при усыновлении детей, которые родились в результате изнасилований. Незабываемые моменты, когда за какие-то секунды ребенок переходит в другие руки. И обретает другую судьбу. И когда мать — часто подросток — уходит. Освобожденная. Но навсегда лишенная покоя. В мисуратской тюрьме я также взяла интервью у двух насильников. Два несчастных типа двадцати двух и двадцати девяти лет, служившие в войсках Каддафи, которые дрожали и отводили взгляд, когда подробно описывали свои злодеяния. Это был приказ, говорили они. Им давали «пилюли, от которых они сходили с ума», а также водку и гашиш. А их начальник угрожал им оружием.

— Порой мы насиловали целые семьи. Девочек восьми, девяти лет, двадцатилетних девушек, матерей, иногда перед их дедами. Они орали, мы их избивали. Я до сих пор слышу их крики. Не могу вам передать их страдания! Но командир бригады настаивал: насилуйте, бейте и снимайте! Мы пошлем это их мужикам. Мы знаем, как унизить этих придурков!

Первый проклинал Каддафи и умолял не сообщать его матери, в чем его обвиняют. Второй в слезах говорил, что его мучают угрызения совести, он не в силах найти покой. Он читал Коран, день и ночь молился, выдал всех своих командиров и готов был принять любое наказание. В том числе и смерть.

— Приказ шел с самого верха, — подтвердил мне Мохаммед аль-Аладжи. — Свидетельства этого нам дали самые приближенные люди Каддафи. Мусса Кусса, его бывший министр иностранных дел, сказал мне, что слышал, как тот приказывал руководителям катибов: «Сначала насилуйте, потом убивайте». Это как раз соответствовало его привычке править и унижать с помощью секса.

Нужны ли были другие доказательства стратегии? Преднамеренности? Они существуют. Сотни коробок «виагры» были найдены в Бенгази, Мисурате, Зуаре и даже в горах.

— Они были повсюду, где останавливались войска. И мы нашли договора на предоплаченные заказы, подписанные ливийским правительством… Я же вам говорил, оружие войны!

Иногда Муаммар Каддафи бредил мечтой стать писателем, и в 1993 и 1994 годах он опубликовал шестнадцать новелл, полных лирических отступлений, колдовских и смертоносных заклинаний и бредовых мыслей. «Они отображали его страдания», — вспоминал Мохаммед аль-Аладжи, пораженный страхом толпы, в котором Каддафи признался в новелле «Побег в ад», что оказалось настолько пророческим.

«Толпы, безжалостные даже к своему спасителю, — я чувствую, что они меня преследуют… Они полны любви в моменты радости, когда поднимают над собой своих детей! Они несли Ганнибала и Перикла… Савонаролу, Дантона и Робеспьера… Муссолини и Никсона… И как они жестоки в мгновения злобы! Они затеяли заговор против Ганнибала и заставили его выпить яд, они сожгли на костре Савонаролу… Отправили Дантона на эшафот… Сломали челюсти Робеспьеру, своему горячо любимому оратору, протащили по улицам тело Муссолини, плевали в лицо Никсону, когда он покидал Белый дом, хотя туда его вносили на руках под аплодисменты!» И диктатор добавлял: «Как я люблю свободную толпу, их восторженный порыв после падения оков, когда они выкрикивают радостные возгласы и поют после жалоб о боли. Но как же я их боюсь и опасаюсь! Я люблю толпу, как люблю своего отца, и боюсь ее, как боюсь его. Кто способен в бедуинском обществе без помощи правительства помешать отцу отомстить одному из своих сыновей?..»

И толпа на самом деле отомстила. Во время моего пребывания в Триполи я не раз заставала ливийцев за просмотром — со смесью ужаса и восхищения — непристойных и хаотичных кадров, демонстрирующих агонию Муаммара Каддафи под триумфальные крики бойцов. На смонтированные эпизоды, снятые мобильными телефонами, были наложены песни, прославляющие революцию. Но был один кадр, который мятежники не осмелились включить в большинство фильмов. Несколько дней спустя после смерти Вождя мне показали этот кадр две женщины на своих мобильных, прикладывая палец к губам, словно речь шла о секрете. Я вытаращила глаза, экран был узким, фото немного размытым. Я не могла в это поверить. Я настолько оторопела, что подумала, будто ошиблась. Но нет, я видела именно это. Перед самим линчеванием, побоями, выстрелами, давкой один мятежник грубо ввел деревянную или железную палку между ягодиц упавшего диктатора, который сразу же залился кровью.