Зархуна Каргар - Зари. Мне удалось убежать

Я выключила диктофон, размышляя о Насриин и ее исковерканной жизни. Я представляла ее четырнадцатилетней девочкой, счастливой и наивной, и думала над тем, как мне лучше подать эту историю. Когда рассказ Насриин наконец вышел в эфир, многие из моих коллег-афганцев стали делать язвительные замечания относительно него. Один из них сказал, что нет ничего удивительного в том, что случилось с этой женщиной, ведь она влюбилась в столь юном возрасте. Я не знала, что ответить. Мне Насриин казалась обычной девочкой, которая полюбила мальчика. Со многими в ее возрасте такое случается. Ее любовь была невинной, и я полагаю, что Насриин не сделала ничего плохого, вняв зову сердца, но цена, которую она заплатила за это, была слишком высока.

В большинстве стран женщин не обвиняют в том, что они испытывают к кому-то нежные чувства. На отношения между мужчиной и женщиной не накладываются какие-либо ограничения, и спустя какое-то время они понимают, хотят они создать семью или нет. Их дети по примеру своих родителей стараются выбрать хорошего человека для совместной жизни. Но даже живя в Великобритании, мне приходилось выслушивать насмешки моих коллег-афганцев. Я ничего не отвечала им, предпочитая промолчать. Хоть я и переехала в демократическую страну, я работала вместе с мужчинами-афганцами, поэтому не могла защитить Насриин, иначе они решили бы, что я использую радио для того, чтобы призывать женщин вести себя неприлично. Все, что я могла, — это молиться, чтобы Насриин стала последней девушкой, с которой поступили так жестоко.

Ее история научила меня тому, что, где бы ни жила афганская женщина, она не может открыто говорить о своей любви к мужчине. Такой поступок покрыл бы всю семью несмываемым позором. А если афганка будет встречаться с человеком, за которого собирается выйти замуж, ей придется выслушивать нескончаемые упреки. И даже будучи достойной женщиной, для афганцев она все равно будет развратницей, шлюхой.

За последние годы я познакомилась с несколькими афганскими женщинами, которые встречались с мужчинами, но об их отношениях знали лишь самые близкие друзья, большинство из которых не были афганцами. Эти женщины живут двойной жизнью — когда они находятся далеко от дома, они ведут себя как жительницы стран с более развитой демократией, но дома они становятся обычными афганскими женщинами, которые не разговаривают о мужчинах, не гуляют с друзьями и не пытаются связать свою судьбу с любимым человеком. Лично я считаю Насриин очень храброй, потому что ей хватило смелости рассказать матери о своих чувствах. Даже мне сложно говорить о том, что я чувствую, хотя я не завишу от своих родителей материально и живу в Великобритании, а не в Афганистане. Я восхищаюсь ее поступком, ведь она жила в очень консервативном обществе, в отличие от меня.

Меня расстраивает поведение многих афганцев, живущих в Великобритании. Некоторые из них живут здесь уже более десяти лет, но строго соблюдают традиции своего народа. Во время своих визитов в Афганистан я встречалась со многими людьми и заметила, что взгляды на жизнь некоторых из тех, кто не покидал родную страну все это время, стали более демократичными. Они спокойно относятся к тому, что еще двадцать лет назад считалось постыдным и покрыло бы их семьи позором. К примеру, в некоторых семьях родители стали разрешать своим детям съездить за границу, чтобы получить там высшее образование. Но здесь, в Лондоне, я встречалась с родителями-афганцами, которые не хотят даже слышать о том, что их дети будут жить в общежитии, считая, что этим они опорочат честь семьи. Честь семьи и доброе имя значат для них много. И если дочь выходит замуж за того, кого выбирают ее родители, ее уважают и ставят в пример тем девушкам, которые мечтают выйти замуж по любви. Это проблема, с которой приходится сталкиваться всем молодым афганцам.

4. История Шириинджан

Решение спора

Ее голос дрожал, руки огрубели от тяжелой работы, а лицо будто принадлежало дряхлой старухе. Каждая морщина рассказывала о том, что ей пришлось пережить, и, как заметила сама Шириинджан, ее тело само говорило, что за жизнь она прожила.

Она сидела передо мной, поджав под себя ноги. Ее шаль сползла на пол. На ней были пластиковые шлепанцы, которые часто носят пожилые афганцы, и выцветшие коричневые шаровары и туника. Впервые я встретилась с Шириинджан летом 2006 года, когда приехала в Афганистан. Она жила на окраине Кабула, неподалеку от того места, где живут мои дедушка с бабушкой, а также мои дяди. Обычно, приезжая в Кабул, я провожу пару дней со своими родственниками, которые все живут в одном большом доме. Как-то мы с женой дяди сидели и болтали, и когда я заговорила о своей работе и об историях, которые мне рассказали женщины, она вспомнила о Шириинджан. Я захотела встретиться с этой женщиной и попросила жену дяди познакомить нас. Я намеревалась попросить ее рассказать свою историю.

— Дочка, если ты хочешь записать мою историю, тебе придется взять с собой двадцать кассет, — сказала Шириинджан при встрече. — Это очень длинная история, и большинство людей не поверят, что это действительно случилось со мной.

Она засмеялась.

— Как видишь, я жива и здорова, но иногда я сама не понимаю, как мне удалось пережить весь этот кошмар.

Я сказала, что буду рада послушать ее, даже если мне придется принести мешок кассет, и покинула ее дом, довольная тем, что смогу записать историю женщины старшего поколения. Вернувшись в гостиницу, я прилегла отдохнуть, и сразу же зазвонил мобильный. Моя мама позвонила мне из Англии. Я была очень рада слышать ее. Она сказала, что одна из наших родственниц в Пакистане собирается выходить замуж, и попросила отослать ей немного денег на свадьбу. Я записала номер телефона этой девушки и пообещала маме, что позвоню ей. В ту ночь я спала плохо — не могла выкинуть из головы Шириинджан и с нетерпением ждала следующего дня, чтобы записать ее рассказ. Я радовалась, что мне удалось найти еще одну женщину, пожелавшую рассказать свою историю. По данным Комиссии ООН по правам человека, в Афганистане сотни женщин подвергаются насилию и лишены всяких прав, но по крайней мере Шириинджан больше не придется носить свою боль в сердце.

Ранним утром меня снова разбудил телефонный звонок. Женщина что-то нервно говорила на пуштунском, но я не поняла, кто это, и попросила представиться. Женщина сказала, что она тетя Паны, и я вспомнила и ее, и Пану. Они и были теми родственниками, с которыми меня просила связаться мать. Я помнила мать Паны еще с тех времен, когда жила в Кабуле. Она часто приходила к нам в гости и даже оставалась на ночь, но когда началась война, она переехала с семьей в Пакистан. Там она вышла замуж, и у нее родились сын и дочка. Но когда ее дочке Пане было всего несколько месяцев, она умерла, оставив детей на бабушку с дедушкой. Дедушка был деревенским жителем и следовал старым традициям, одна из которых называлась духмани — это когда женщину отдавали в другую семью, чтобы уладить ссору.