Филип Дик - Время собираться

Он рассмеялся.

– Ладно.

Он медленно спустился по лестнице и вышел на улицу. Воздух был холоден и полон жизни. Звуков не было, не считая отдаленного бормотания из какого-то бара у подножия холма.

Он сел в свою машину и поехал.

Дон Филд притопал к нему на станцию на следующий день, когда Верн закончил смену. Под мышкой он держал журнал, на нем были темные очки и спортивная рубашка.

– Приветствую, – сказал ему Верн по пути от студии к машине. – Как дела?

– Средне. Твои?

– В порядке. – Верн сел в машину. Дон остался стоять. – Тебя подвезти?

Дон немного подумал. Медленно залез внутрь.

– О’кей, – сказал он покорно.

Они влились в поток машин, везших людей с работы домой.

– Приятный вечер, – сказал Верн.

– Угу, – настала долгая пауза. Наконец Дон прочистил горло. – Как тебе понравилась Тедди?

– Кажется, неглупая.

– Угу.

Верн искоса глянул на него.

– А почему ты спросил?

– Просто так. Что-то я приустал от нее. Через какое-то время они все кажутся одинаковыми.

– Планируешь ее отпустить, а? – А сам подумал: «Ах ты, старая заносчивая горгулья!»

– Ну, жалко, конечно, терять хорошее. Но подумываю. – Он пошуршал обложкой своего журнала. – Дороговато, понимаешь ли.

– Что ж, поступай как знаешь. Ты уже большой мальчик.

– Собираешься обедать дома?

– А что?

– Да так спросил. Я, может, зайду к Джеймисону, съем французский обед.

– Неплохо.

– Ты не хочешь?

– Да нет, спасибо. – Он добавил: – Но я с удовольствием отвезу тебя туда.

Он высадил Дона напротив ресторана, а сам поехал дальше. Несколько минут спустя он был уже у себя. Остановив машину у подъезда, он выключил мотор. Не выходя, достал трубку и закурил.

Наверх идти не хотелось. Было еще совсем рано, меньше семи часов. Он уже рядом с домом. Через минуту он поднимется наверх, войдет в квартиру, снимет пальто и шляпу и начнет готовить себе что-нибудь поесть.

А потом?

Мимо его машины в сумерках спешили куда-то люди. Темными, одинаковыми сгустками мрака они проносились мимо него и скрывались из виду. Но вот кто-то отворил дверь. Теплый луч желтого света выхватил из темноты женщину средних лет с полными сумками продуктов в руках. Мгновение она стояла в освещенном дверном проеме, как в раме. Верн успел даже заглянуть в гостиную. Там, сидя в глубоком кресле, читал газету мужчина. Мальчик играл на ковре. Он почти ощутил поток теплого воздуха, который вырвался из комнаты наружу и тут же рассеялся в ночи.

Он стал думать об увиденном. Когда-то они с братом тоже играли на ковре. Иногда они вместе шли в комнату, где стояло пианино, и играли дуэты, пока готовился обед. Ранним вечером, когда солнце едва садилось и небо было еще светлее земли, в теплой комнате, почти целиком занятой массивным старым пианино, заваленной кипами нот, они с братом играли милые пустячки Грига, Макдауэлла и Кюи. Вдруг приходила мать, загораживала своим телом проем и сообщала, что обед готов.

Мимо спешили еще люди. Ветер прогнал несколько газетных листов, которые, шурша, катились по земле, пока не прибились к почтовому ящику. Похоже, стало накрапывать: на тротуаре вроде бы появились капли? Итальянец, владелец бакалеи на углу, вышел на улицу с гнутым металлическим прутом в руках и медленно, с большим трудом начал сворачивать навес.

Верн погасил трубку и снова завел мотор. Проехал вниз по улице, свернул за угол. Двигался он без всякой цели, почти не обращая внимания на дома и другие автомобили, заполнявшие темноту.

Увидев неоновую вывеску клуба «Двадцать один», он свернул к обочине и остановился. Закрыл окна и вышел. Ночной воздух был холоден, легкая дымка, которую приносил ветер, обступала со всех сторон. Верн захлопнул дверцу, прошел через тротуар к клубу и вошел, раздвинув тяжелые бархатные двери плечом.

В полумраке он увидел длинный ряд стаканов и черный оникс, а еще две высокие красные колонны искаженного света, колеблющиеся и полуразмытые, по обе стороны от зеркала за стойкой. Ряды полупрозрачных стаканов преломляли красный свет, казалось, что он идет прямо из них. Свет змеился вокруг бара, появляясь повсюду и смешиваясь с зеленью неоновой вывески «Золотого сияния» напротив. За столом слева, утопая в глубоких креслах, сидели трое мужчин и женщина. Их столик был заставлен бутылками и усыпан окурками. Остальные были пусты.

Верн подошел к бару и сел. Бармен отложил полотенце и повернулся к нему.

– Скотч с водой. Без льда.

Бармен кивнул и отошел. Верн сидел, прислушиваясь к глухим ударам откуда-то сзади. У дальнего конца стойки громко спорили двое.

– Так вот, если бы эта богом проклятая кляча могла…

– Слушай! Говорю тебе, если лошадь достаточно долго задирала свою задницу над проволокой…

– Дашь ты мне кончить или нет? Я хочу сказать…

– Я думал, ты кончил.

– Ничего подобного. И ты это знаешь. Не ври мне.

– Шестьдесят пять центов, мистер, – сказал бармен. И поставил на стойку перед Верном маленький стаканчик. Верн вытащил и дал ему долларовую бумажку.

Он пил спиртное медленно. Глядя на тысячи бутылок на полках бара. Они тускло светились все в том же красном сиянии, которое делалось еще интенсивнее, огибая бутылочное стекло и проходя сквозь него, подвижной волной растекаясь вокруг.

Стало тихо. Те двое перестали спорить и надели пальто. Они миновали Верна, вышли через тяжелые двери наружу и скрылись из виду. Парень, игравший в бильярд, бросил это занятие и подошел к бару присесть. В тусклом свете его лицо казалось темным пятном. Он сидел, уперев подбородок в ладони, не двигаясь и не глядя по сторонам. Верн повернул голову и увидел, что посетители за столиком молча сидят, глядя перед собой и думая каждый о своем.

В голову полезли странные мысли. Он вдруг вспомнил, как учился играть на гобое. Сидел в своей комнате и, держа перед собой странный, холодный инструмент, дул в него часами. В углу тихо играло радио.

Свою комнату в родительском доме он помнил в деталях. Как давно это было. У него был тогда маленький настольный проигрыватель и коллекция дешевых пластинок, в основном из газетных серий. Дворжак, симфония «Новый мир». Пятая Бетховена. Несколько вальсов Штрауса. Он заигрывал пластинки до тех пор, пока они не становились белыми. У него были кактусовые иглы, ведь их, когда они тупились, можно было точить почти бесконечно.

Был у него и свой газетный маршрут. Пользуясь расчетным счетом матери, он купил в универмаге «Историю мира» Генрика ванн Луна и «Болезни мозга» профессора Бенджамина Стоддарда. В конце месяца, рассчитавшись с матерью, он остался почти совсем без денег. А еще у него был свой мимеограф. Он выпускал газету, которую продавал соседям по три цента за штуку.