Ласло Немет - Избранное

Надо ли удивляться, что вечером, во время ужина, когда раздался стук в кухонное окно, никто из них не вспомнил про Даниеля, не побледнел от страха. Напротив, барыня сильно покраснела и, перегнувшись через стол, обеими ладонями и носом приникла к стеклу, чтоб рассмотреть стучавшего. «Не бойтесь, не грабители». — «Ах, это вы, Эден?» — вскрикнула барыня, начав фразу разочарованно, но кончив на радостной ноте. Пусть инженер — это еще не муж, но он был посланцем все того же общества, которое, пускай неощутимо, а все же принимало меры к спасению дома на улице Альпар. Лайош открыл бородатому и уступил ему свою табуретку. «Нет-нет, продолжайте ужинать, братец, — сказал бородатый и прислонился к мойке. — Я вижу, вы тут живете совсем не так уж плохо. Эта лампа и три ложки в чугунке напоминают мне мое детство. Знаете, куда разумней было бы жить вот так». «Я вижу, вы тоже начали нести чепуху, как мой муженек, — рассмеялась хозяйка. — Я, конечно, охотно ем из чугунка и сплю на кровати для прислуги. Но только если выбора нет. А если человек имеет возможность жить хорошо и его все-таки тянет вот к такому, то он знаете кто? Трус. У него просто не хватает смелости быть тем, кем он рожден быть». — «Вы, Эмма, просто философом стали, пока строите этот дом. Пошлем вас к Муссолини, он теперь хочет подкрепить теорией свою практику… Слышал я, в семье Хорватов идет серьезная борьба по принципиальным вопросам». — «Да? От кого же вы это слышали?» — «Дурные вести быстро расходятся». «Вот как? Ну что ж, — решительно заявила барыня, — я пришла к выводу, что пора нам с мужем разводиться. Все лучше, чем терпеть, чтоб от его капризов зависела судьба моих детей». Лайош вспомнил, что накануне вечером барыня жаловалась: «Муж обо мне слышать не хочет». А теперь — она собралась разводиться? Лайош догадывался, что здесь идет азартная игра меж гордостью и жаждой власти, и искренне дивился барыниной смелости. Правильно, пускай барин у себя на Звездной горе не считает, что они, израсходовав боеприпасы, готовы капитулировать. «Рад, что вы настроены по-боевому, — сказал инженер, — это признак здоровья. Я вижу, у вас еще осталась чечевица, не угостите ли и меня? Или вы бы еще поели?» — обернулся он к слугам. Естественно, те уже наелись доотвала; да они и не могли есть с той минуты, как инженер встал столбом у них за спиной. Тери загремела посудой, ища для него тарелку с ложкой, Лайош же совсем покинул свою табуретку. «Поистине неисчерпаемо ваше, женщины, могущество, — говорил инженер, обирая с бороды прилипшую чечевицу. — Восставший против вас рано или поздно сдается на милость победителя. Я, например, могу понять Исайю, который отдал все свое имущество за чечевичную похлебку. Богатство мужчин обладает такой зыбкой ценностью, а ваша похлебка — вещь земная, осязаемая». «Только мужья, к сожалению, не так сентиментальны, как холостяки», — смеялась, торжествуя, барыня. Глаза ее поголубели от этой милой женскому слуху темы, руки, красивые, с длинными пальцами и овальными ногтями, мелькали над столом, пока она говорила.

Лайош не все способен был понять в этом полном намеков разговоре; но, глядя на инженера, очистившего наконец от чечевицы бороду и теплым взглядом карих глаз следившего за ее порхающими руками, он представлял, что сам он сидит перед Тери, радостно подчиняясь ее волнующим, властным жестам. Зыбкое богатство мужчин, земная похлебка — от незнакомых этих выражений по спине Лайоша пробегала какая-то сладостная дрожь, какую он испытывал, лишь сидя перед своей пещерой по вечерам, пронизанным мерцанием далеких фонарей и навевающим непривычные мысли. «Холостяков терзают мечты, мужей — привычка. Она прозаичней, но сильнее». — «Словом, стреляться мне не надо?» — кокетничала барыня, как разнежившаяся кошка. Инженер встал и шутливо поднял вверх медвежьи руки. «Лучше показывайте мне ваш замок, сударыня. Да у вас и лестница уж есть!» — закричал он, идя с керосиновой лампой впереди маленького отряда через комнаты с потеющими стенами. «Ну, теперь-то вы можете быть спокойны, — сказал он улыбаясь. — Построили своим потомкам крепость, раздули в очаге огонь, который будет гореть, даже когда вы умрете — если, конечно, вам вздумается умирать зимой. А все остальное — суета, остальное — преходяще». — «Вам виднее: вы строитель», — смеялась облегченно барыня. «Строитель — самое древнее ремесло, — смеялся в ответ бородатый. — А вы чтоб и дальше берегли вашу помещицу!» — сказал он на прощанье слугам. Те широко улыбались в благодарность за шутку. «Хороший человек господин инженер, таких редко нынче встретишь», — заявил Лайош после ухода бородатого. «Я же сказала, что вернется барин», — с горечью заметила Тери. Барыня постукивала ложкой по кастрюле и молчала.

На следующий день общество по спасению так никого и не прислало на улицу Альпар; к вечеру барыня погрустнела, за ужином едва попробовала жареную телятину, и вскоре из комнаты для прислуги опять донесся — тише, правда, чем раньше, без стонов — скрип сотрясаемой кровати. А на третий день после обеда прибыл барин. Мебель уже начала странствовать по дому — пока лишь затем, чтобы освободить ту или иную комнату для паркетчика и маляра: однако в этих странствованиях то одна, то другая вещь обретала свое постоянное место. «Это будет стоять здесь и потом, когда полы покроют воском», — говорила решительно хозяйка. Лайош, главный толкатель во всех этих передвижках, как раз подставил плечи под шкаф, который надо было поднять на второй этаж по застеленной бумагой лестнице, когда Тери в дверях сказала тихо: «Барыня, идет». Хотя в голосе ее не было при этом чистой радости ангельского благовещения, однако весть зажгла и ее лицо. Лайош наблюдал из-под шкафа за лицами женщин. Хозяйка залилась девическим румянцем, пытливо глядя на Тери и не смея поверить, что не ослышалась. «Выдумываешь ты все», — сказала она Тери, но это «ты» означало: она поверила. «Да нет, серьезно», — засмеялась Тери и лукаво, будто подружка, взглянула на барыню. Хозяйка метнулась к двери, внесла со двора какой-то стул, вернулась к шкафу. «Смотрите угол не заденьте, Лайош», — сказала она, потом сама взбежала на лестницу и белой рукой, с которой сполз к плечу рукав халата, тоже взялась за шкаф. «Ой, господин доктор, осторожно, не высохло еще», — услышал Лайош ласковый смех Тери. Барыня, не отпуская шкафа, другой рукой махнула кому-то. Шкаф между тем достиг второго этажа, Лайош расправил спину — но момент встречи был пропущен. Когда он спустился вниз, супруги уже сидели в дальней комнате, выбрав свободный краешек на письменном столе, и что-то считали. Перед хозяйкой лежала знакомая Лайошу тетрадка в клетку, рядом — груда счетов, смет, проспектов. Они сидели рядом с холодными лицами, но не ссорились. «Водопроводчику я дала три векселя по двести пятьдесят пенге», — звучал серьезный, будто в церкви, голос барыни. «А как столярные работы?» — так же спрашивал барин.