Ласло Немет - Избранное

Однако болезнь эта все же немного смягчила его суровое отношение к барину. Было здесь какое-то утешение: вот и живет барин в собственном доме, и женщинами обласкан двумя, а не дано ему радости. Лайош не принял еще полностью теорию Тери, что барин неплохой человек, только странный, но он уже больше размышлял над его странностью, чем над зловредностью. Ходил вокруг него, словно возле какого-то раненого чудовища: доверять его беспомощности, конечно, нельзя, но сейчас ему, кажется, и в самом деле не позавидуешь. Он не забыл, что барин «сердился из-за него», однако видел, что теперь тот хочет ему угодить. Стихи читает ему в бельевой, даже через гостей пытается разговаривать с ним. Как будто и побаивается немного, и тянется к нему, словно у него, Лайоша, есть какое-то лекарство, которое барин надеется выманить. «Я в этом доме чувствую себя так, словно украл его» — фразу эту Лайош запомнил крепко, хотя и не знал, что с ней делать. Он даже подумывал, что, может, барин и вправду обманом добыл где-то деньги? Может, наследство, домик в Табане, попало к нему не совсем так, как рассказывала хозяйка? И исследовательский этот институт — подозрительная тоже штука. Что там они исследуют? Может, исследуют, кто не платит налоги, и дом этот построен на взятки? Бог его знает: кто что-то там исследует, тот вполне может и вымогательством заниматься, а теперь совесть, видать, загрызла? Только зачем он тогда выходит копать? Чего смотрит коровьим взглядом? Ради чего хочет подольститься? Одно чувствовал Лайош твердо: у него над барином есть какая-то власть. И хотя ясно было, что власть эта сразу кончится, как только тот узнает у Лайоша все, что ему нужно, ощущение это бередило его, не давало покоя: так не дают покоя деньги, лежащие в кошельке, пока не потратишь их на будильник, на цветные карандаши, зажигалку. Надо как-то ему испытать эту власть, чтобы самому понять, что к чему. На чем она строится, велика ли она, можно ли ею воспользоваться, чтобы как-нибудь протянуть эту зиму? Главный человек в доме, правда, барыня, но, если он умело прикроется причудами барина, может, и в самом деле перезимует здесь, а там весной и домик получит.

Теперь Лайош не просто давал расспрашивать себя, но и сам потихоньку продвигался вперед, к тайне барина, с помощью старательно продуманных вопросов. «Вы, барин, на наследство этот дом построили, верно?» — с серьезным видом спрашивал он, опуская на землю тачку и распрямляясь. «Да, была у меня тетка, старая дева, она завещала мне свой домик», — отвечал барин. «Здесь, в Буде?» — «На Табане. Знаете, где это?» — «Голое место такое у горы Геллерт?» — «Вот-вот. Еще в прошлом году там что-то вроде деревни было». — «А я думал, господин доктор, ваши родственники из деревни», — осторожно проверял его Лайош. «По отцу из деревни. А матушка из Буды. Собственно, и тетка-то эта не моя, а ее». — «Да?» И Лайош, затаив пока свои подозрения, замолкал. Но Тери подтверждала: барыня как-то даже показала ей дом, который вот-вот должны были сносить. Такая маленькая хибарка, с колодцем во дворе, с абрикосовым деревом. Это наполовину опрокинуло первую теорию Лайоша. А может, за хибарку-то барин гроши получил, а остальное наворовал? Может, как раз то, что подрядчик унес. Эти господа ведь воруют конвейером, как каменщики передают кирпичи. То, что не очень большой барин украдет у барина побольше, этот должен украсть у следующего, еще побольше. А бывает и наоборот: большие господа начинают, а маленькие по цепи продолжают. Не говорила разве хозяйка, что барин, если захочет, сможет деньги легко достать? Или ты богат и у тебя есть деньги, или беден, и тогда достать негде. Достанет, если захочет… Знает Лайош такие штуки. Из таких вот выходят скупщики краденого да растратчики.

«А вы, барин, что сделали бы с наследством, будь ваша воля?» — спросил он в другой раз, снова поднимаясь от тачки. Это был самый подходящий момент — после ездки с землей задать новый вопрос… «Потому что дом-то ведь барыня строить хотела… Она сама об этом говорила», — добавил он чуть погодя. (Неловко было ссылаться на разговоры, которые велись тут в его присутствии, потому и сказал он про барыню. Барин пускай говорит при нем, о чем хочет: он не запоминает ни его слова, ни слова гостей.) Барин копал, словно не собирался отвечать на вопрос, только про себя размышлял над ним, однако на лице его появилась чуть стыдливая, но выдававшая и какое-то приятное чувство улыбка. Печальное лицо его стало сейчас почти как у девки, которая стесняется, мнется с опаской, но в то же время в общем не против. «Что бы я сделал с наследством? — повторил он через некоторое время, словно желая догнать уходящего, не оборвать разговор, который он желает, но не знает, как начать. — Не так это легко объяснить, Лайош. Жена, например, так меня и не поняла». Барин опять замолчал, и Лайош поднял тачку. «Имение я хотел купить», — сказал барин вдруг, словно крикнув «стой». Лайош действительно встал как вкопанный. «Имение?» — переспросил он. «Имение. Только без пашни. Самое большее четыре-пять хольдов оставил бы под сено и кукурузу. А остальное — под фруктовые деревья, виноградники, огороды…»

Лайош уехал с тачкой. «Фрукты здесь, под городом, окупятся хорошо», — сказал он, возвратившись. «Я под Кечкеметом хотел купить. Уже и сад присмотрел на двадцать хольдов: померз сад, дешево бы отдали. Деревья там были старые, плодоносные, и дом из шести комнат: все дешевле бы обошлось, чем эта вот коробка», — мотнул барин головой на дом, ушедший в серую мглу осеннего предвечерья. Лайош задумчиво крошил ком земли, бросая в кучу корни люцерны и пырей. Вьюнок на доме садовника разросся, расползся, пчелы, жужжащие вокруг столбов, разлетелись, и они с Тери жили уже в середине огромного старого сада с гудящими повсюду шмелями, в шестой, самой маленькой комнате. «Такой сад только тогда дает доход, если хозяин живет там все время, — сказал он. — Иначе все разворуют». — «Я ведь этого как раз и хотел — поселиться там совсем». Лайош вспомнил про исследовательский институт: видно, и вправду там нечисто, коли он убежать оттуда готов. «На службе все ж таки поспокойней. Ни град не побьет, ни засуха». — «Там другие неприятности», — неохотно ответил барин. Лайош не спеша подошел к тачке, поднял ее, чуть подождав. Сейчас барин что-нибудь скажет про свою службу. Но, видно, слишком тяжка была тайна — как колом вставший в груди глубокий кашель, который никак не может освободить легкие. Ладно, не стоит его донимать, решил Лайош и укатил.

Следующий круг прошел в молчании. Темнело; уже почти ничего не было видно; туман густыми волнами накатывал белую шерсть в черном воздухе. В такое время барин всегда говорил: «Ну, Лайош, хватит, пошли домой». Сейчас его что-то держало. Они еще долго мучили тачку в темноте, но барин так ничего и не сказал. Лайош ждал, что будет на следующий день. Барин вышел в сад поздно, когда уже спустились сумерки: он словно и по времени решил продолжить там, где оборвал вчера. «Мы про имение говорили намедни, — начал он, поработав с полчаса безмолвно. — Собственно, я ведь не для себя хотел его купить». Лайош вопросительно молчал. «Я по-другому думал… не так, как получилось с этим домом. Записано было бы все на мое имя, закон теперь иначе не признает, но я бы не считал, что все это мне принадлежит. И семье», — тут же добавил он, угадав, что подумал Лайош. «А кому?» — спросил тот. Больше он решительно ничего не мог бы спросить в наступивший тишине. «Когда-то о церковных землях говорили, что это имущество бедняков, — собрался наконец с духом барин. — Так вот и я тоже хотел, чтоб это имение стало имуществом бедных. Имение, правда, не бог весть какое, но бедным было бы от него все больше пользы, чем от прежних епископств». Лайош замер с граблями в руках, не смея произнести ни звука. Барин говорил путано и смущенно, не поднимая глаз от земли. Лопата резала землю быстро и понемногу — скорей отщипывала, чем копала. Барина трясла изнутри какая-то лихорадка: Лайош же был нем и неподвижен, словно превратившись в простое вместилище того, что доверял ему барин. Инстинкт подсказывал ему, что момент этот необычайно опасный. Стоит ему, может, всего лишь кашлянуть, и барин навсегда станет ему смертельным врагом.