Сергей Саканский - Человек-тело

Ну, да, разумеется. Впредь надо быть осторожнее, чтобы не сочла меня за старого склеротика. В техникуме училась та, из маразматического рассказа.

— Я обитаю в училище, в медицинском. Вернее, обитала, пока… Впрочем, возможно, меня еще восстановят, ведь я ушла по-английски. Родителям ничего не сказала, они думают, что дочка успешно перешла на второй курс.

— А где твои родители?

— В Обояни. Я там родилась, выросла… Но хочется все-таки жить в столице своего государства. Вы подумаете, что я из тех, кто понаехали.

— Нет, не подумаю, — сказал я. — В моей среде — писателей, поэтов, художников с большой буквы — практически нет москвичей. Москва не родит таланты. Я и еще несколько человек — исключения…

— Вы что же — хвастаетесь?

— Это просто факт.

Я ощутил внезапный прилив боли и тоски. Помню, в юности я просто дрожал, когда слышал что-то о своем таланте. Талант нереализованный — все равно что бездарность. Что проку от романов, которых никто не читал? Да и на словах «в моей среде» я даже запнулся: нет у меня уже давно никакой среды. Сам я себе и среда и Пятница — в лесистом городе-острове влачащий свое существование Робинзон.

— А на что же ты живешь, девушка? — решил я сменить тему.

Она заморгала глазами.

— Как на что? Родители переводят каждый месяц. На еду, на квартиру. Мой отец — один из уважаемых людей в городе, у него свой бизнес.

— Какой, если не секрет? — я представил себе бритоголового бандюгана, который годится мне в сыновья, он толкает перед собой модную дорогую коляску, в коляске лежит годовалая Вика (внучка, значит), процессию замыкает пес-убийца…

— Он продает медицинское оборудование.

— В Обояни?

— По всей стране. Поэтому я и поступила в медулище. Это будет кошмар, если все раскроется!

— Ладно, — сказал я. — Будем считать, что ты теперь хорошая.

— Я правда хорошая.

— Да неужели?

— Если человек считает себя хорошим, то так оно и есть. По крайней мере, пока рядом не появится какой-нибудь другой человек.

Я вздрогнул: эти слова показались мне как-то странно знакомыми…

— Интересно, — заметил я. — Продолжай.

— Тогда все сразу меняется, — сказала она, — и ты становишься плохим, очень плохим человеком.

Тут я, конечно же, вспомнил. Я почувствовал, как морщится мое лицо. Рано я успокоился, расслабился. Реальность продолжает играть со мной во что-то очень скверное. Последние слова Вики были точной цитатой из одной моей повести, написанной пять лет назад. Интересно… Я уже не чувствовал никаких эмоций — просто наблюдал за нами обоими как будто со стороны. Что еще я сегодня услышу?

До сих пор алкогольные психозы происходили в гораздо более мягкой форме: я мог слышать голоса, но не видеть людей. Я мог видеть какое-то смутное колебание пространства, даже больших тонконогих пауков в полированном бортике кровати… Но такое происходило впервые. Если еще и учесть, что я месяца два не напивался, не входил в запой…

Больше всего меня злило то, что я не мог понять, где граница галлюцинации? Пришла ко мне Вика или нет? Допустим, она все же здесь и говорит со мной, но слова, что я слышу, не что иное, как голоса . Я принял единственно верное решение. Встал, прошел в коридор, распахнул входную дверь. Сказал:

— Уходи сейчас же!

Вика вдавила голову в плечи. Не важно, что она на самом деле говорила, но вот что я услышал:

— Конечно же, я уйду. Только сначала закончу мысль.

Ну, да, мою собственную мысль:

— И уже теперь не имеет значения, какой ты был хороший человек, сам для себя, ибо для других ты плохой, очень плохой человек.

Она ушла, я запер за нею дверь и стал в волнении расхаживать по своему логову. Поскольку на улицу я не выхожу, а бродить все же люблю, то мои прогулки осуществляются тут и только тут.

У меня двухкомнатная квартира, которую я купил здесь, на улице Милашенкова, в четырнадцатиэтажной башне постройки восьмидесятых. Недорогой вариант, имея в виду последний этаж. Комнату с застекленной лоджией, выходящей на север, я называю кабинетом, да и использую как кабинет. Дальше коридор и комната поменьше — спальня. Направо — выход из квартиры прочь, налево — поворот на кухню через маленький коридорчик, где по правой стене три двери: в кладовку, ванную и туалет. Затем, собственно, кухня, она же столовая, здесь небольшой балкон, выходящий, как и окно спальни, на восток. От лоджии до кухонного балкона — пятнадцать шагов без захода в спальню и двадцать пять — с заходом. Летом балкон открыт, окна на лоджии — тоже. Глотнув свежего воздуха на лоджии, я иду через все свое жилище, заходя или нет в спальню, до кухонного балкона, где также глотаю воздух. Два раза туда и обратно, коль с заходом — вот уже и сто шагов. Если кто-то в соседней башне, что расположена с угла моей, смотрит в окно, то может наблюдать странное зрелище: некая нелепая фигура, круглая, как теннисный мячик, поочередно возникает то на лоджии, то на балконе, по-рыбьи раскрывая рот.

Все это я написал для того лишь, чтобы отвлечься… Тело. Человек-тело. Если Вика и вправду существует, но только как тело, управляемое со стороны, именно мной? Тогда понятно, кто и как вкладывает слова в ее уста.

Позже пришла Ленка. Я ничего не рассказал ей о происшествии, но она почувствовала… Моя женщина была далека от мысли, что со мной произошло что-то в реальности, например, что девушка, которую, как мне только сегодня стало ясно, я тайно любил уже полгода, заявилась ко мне в дом собственной персоной.

Ноутбук я спрятал, посуду помыл. Ленка, как никто другой, понимала, что реальностью для меня являются не случаи жизни, а лишь процесс моего мышления. Именно то, что происходит внутри — и есть реальность, именно это я и считаю истинными событиями.

Представим себе такой условный день. Утро. За чашкой кофе, первой сигаретой приходит неожиданное решение в один из текстов, что я сейчас пишу, некий головокружительный поворот. Это первое событие дня. Выношу вчерашний мусор в подъезд, там какие-то ублюдки лакают похмельное пиво, мне ломают ребро, по дороге в «скорой помощи», из окна я вижу перспективу улицы в утреннем свете, стараюсь запомнить час, чтобы придти как-нибудь сюда, когда буду, наконец, выходить, сфотографировать чудесный городской пейзаж. Это второе событие дня. В больнице (что уж просто совсем фантазия) в меня влюбляется медсестра, затаскивает меня в перевязочную, осторожно стягивает с меня брюки. Рыдает, падает к моим ногам. Тут я придумываю какое-нибудь слово, неологизм, например имя в стиле Зощенко — Эмма Минетовна. Записываю его на клочке бумаги. Это третье событие. Ближе к ночи, когда умирает в судорогах сосед по койке, снова приходит в прозу какая-то фраза. Что есть четвертое… Ночью Америка объявляет войну России, да и вообще — Земля на рассвете сталкивается с кометой и все эти динозавры снова гибнут… Мне в голову ничего не лезет. Нет никаких событий. Но ничего. Четыре события за день — этого уже достаточно.