Сергей Саканский - Человек-тело

Я будто вспомнил и понял все уже тогда, рассматривая свои запястья, обтянутые тонкой голубой шерстью. Но идея созревала медленно. Сладко и мучительно созревала идея, словно арбуз, прошприцованный водкой.

Конечно! Как же мне не помнить этот свитер? Я помнил, как она вязала его на своих коленочках, когда я приходил к ним в комнату. Когда сидел в этой неуютной ненужной комнате с гипсовыми стенами и пил чай. Мутный какой-то всегда был в общаге чай. Словно и там был растворен гипс вместо сахара. Стакан с подстаканником, будто мы все трое ехали куда-то в поезде, да и комната эта была ненамного больше купе. Этот стакан, возможно, мелко дрожал, позвякивая, когда он трахал ее. Движение передавалось через ножки казенной кровати паркетным плитам, вибрация поднималась по ножке стола и занимала столешницу, и ложечка в стакане исполняла свой серебряный танец, медленно и неотвратимо двигая стакан к краю, и балансировал стакан на краю, и падал на пол, брызжа коротким веером осколков на самой вершине ее оргазма. Подражание моей жертве неизбежно.

Но все эти мысли сложились позже, когда я залез в компьютер, а тогда он, тот самый свитер, показался мне какой-то зловредной шуткой реальности.

Позже, уже поняв, что моя девочка совершенно случайно столкнулась с самим Кокусевым, я понял, что теперь у меня есть самый реальный шанс отплатить ему.

Сначала у меня был другой план, менее прибыльный, менее изящный, не столь художественный. Я хотел просто подложить ему девочку, а затем типа — ты пошто сироту обидел, болезный? Девочка-то несовершеннолетняя. Вот и получается, что загремишь за совращение по полной программе — и свидетели есть, и сама девочка показания даст, да и видеопленку можно было скондыбасить. А там, на зоне, будут тебя, жирный мудак Жирмудский, ебать в твой старый пукан. Так уж повелось, что за подобные прегрешения у нас на Руси ебут, петушат.

План этот был несовершенен, как черновик. Можно было бы вытягивать из него по крупицам, пока не сдохнет, а коль он скоротечно сдохнет? Выдержит ли горячее сердце такой накал? Нет, если уж брать, то не по глотку, а сразу всё. Вот и решил я мою ненаглядную девочку на этом субчике женить.

Решение принято, остальное — дело техники. Девочка была уже отработанная, жить ей оставалось недолго. Она могла в любой момент кинуться от передозняка, если бы я чуть ослабил контроль.

Я не только тщательно отмерял ее дозы, но и следил за ее карманными деньгами, как дядя Гумберт. Наладил контакт с ее дилером. Парнишку, бывшего ее любовника, я изрядно напугал. Суть нашего уговора была в том, что отныне он должен был продавать дурь только мне, и ни под каким видом — лично ей в руки. Его я элементарно приручил кнутом и пряником. Это был один удар кнута и пока что один пряник. Я дал ему сто баксов просто так, как грамоту во имя скрепления нашего уговора. Предупредил, что просто сдам его в полицию, если продаст ей дурь хоть раз. У меня есть связи и так далее, — соврал я ему, и он поверил: мало ли чем владеет этот странный взрослый дядя? Так он и продолжал наш крепкий союз, в боязни кнута и в тщетном ожидании пряника.

Я стал сутенером не от хорошей жизни. Да и вообще — это произошло случайно, спонтанно как-то. Вика уже описывала этот момент, этот поворотный пункт моей жизни. В этой тетради вообще: одно и то же может повториться трижды, с разных концов. Вряд ли это будет кому-то интересно читать, хотя чем черт не шутит? Изменить имена, набрать, бросить в какую-нибудь редакцию. Аня Тюльпанова отдыхает.

Я стал сутенером. Она называла меня менеджером. Забавный эвфемизм. Ловлю себя на том, что ухожу от рассказа, как и он, на самых щекотливых местах.

Когда я увидел ее, как она стоит посреди тротуара, приподняв пятку, рассматривая свой «кублук»… Что-то щелкнуло в моей голове. Она мне напомнила Анну. Чем-то она была на нее похожа. Те же длинные светлые волосы. Что-то неуловимо иудейское, напоминающее фаюмские портреты.

Вдруг она потеряла равновесие и стала падать. В голове у меня мгновенно щелкнуло: я хочу ее! И я возьму ее, пусть и малолетка.

Если бы не этот щелчок, я прошел бы мимо и позволил бы ей «эбнуться» в лужицу, в которой отражалась ее изогнутая фигурка. Я быстро обнял ее. У меня хорошая реакция. Упругая, как ластик, грудь попала под мои пальцы, и я ощутил мгновенную эрекцию. В этот день я, впрочем, не взял ее, хотя девчонка и зависла у меня, заступив на ломку.

То, что это наркотическая ломка, я понял не сразу. Поначалу мне казалось, что девушка просто больна, гриппует. Поэтому я и не взял ее сразу: боялся заразы. Затем, когда ей стало совсем невыносимо, она во всем призналась и попросила денег. Я не знал тогда, что Вичка влюбилась в меня. Думал, что использую рычаг наркозависимости.

Встать она не могла. Позвонила дилеру, и мне пришлось встретиться с ним. «Словно растяжка на шпагате», — это она красиво придумала. Возможно, внутри нее и вправду умер писатель.

Почему он считал ее некрасивой? Дурной вкус просто. И она похожа на Анну. Странное дело. Если Анка ему нравилась, но почему же Вичка — нет? Или он просто не замечал этого сходства?

У моей девочки высокий лоб, прямой нос, длинные шелковистые волосы до пояса. Чувственные губы и большие глаза. Впрочем, если бы у всех мужчин был одинаковый вкус, вряд ли бы женщины вообще выходили замуж.

Первый раз это получилось случайно, как-то само собой. Мы с Вичкой уже давно шутили на эту тему. Жили крайне бедно: проедали мои последние сбережения, которые остались после последней моей работы на фирме, которая тихо подохла в кризисе. На дурь уже не хватало, и за неделю до перевода от родителей Вичке приходилось ломаться.

Приехал старый приятель из Казани. Пили, переходя из бара в бар, на перегонах он любовался Москвой, цокая языком на новые здания из стали и стекла. Наконец, ему захотелось девочку. Спросил, не знаю ли я таких плохих ребят, очень нехороших таких мальчиков, которые девочек в Москве предлагают?

Как он почуял? Что я как раз и есть такой плохой мальчик. Вернее, вполне был готов им стать.

Я позвонил Вичке. Трудно было произнести убедительную речь в туалете ресторана. Девочка была как раз в преддверии очередной ломки. Я пригрозил, что не дам ей дури, потому что денег на дурь как раз и нет. Но ты их можешь заработать и т. д. Уговаривать слишком долго ее не пришлось. Я привел казанского приятеля к нам на квартиру, якобы на ту квартиру, где живет девушка. На час. Закрывая дверь перед моим носом, Вичка блеснула на меня глазами. Наверное, это были слезы. Он вошел в двери, цокая языком, а часа через два, также цокая, подсел ко мне в кафе, где я ждал его, напиваясь, как Мармеладов, ждал, пока он трахнет девушку, которую я, можно сказать, любил. Прощаясь, он выразил соболезнование, что Москва сделала из меня такого нехорошего парня. Я чуть было не ударил его. Через месяц по его наводке из Казани приехали еще двое. Потом еще один. Потом снова заявился первый, с каким-то своим другом. Потом я разместил Вичку в интернете на соответствующих сайтах, и все это стало обыкновенной рутинной работой.