Иселин Херманн - Par avion: Переписка, изданная Жан-Люком Форёром
- Название:Par avion: Переписка, изданная Жан-Люком Форёром
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Издательство Ивана Лимбаха
- Год:2010
- Город:Санкт-Петербург
- ISBN:978-5-89059-150-0
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Иселин Херманн - Par avion: Переписка, изданная Жан-Люком Форёром краткое содержание
«Par avion» — это роман в письмах, настоящий роман со всеми перипетиями любовного чувства — изысканная игра двух страстных людей. Встреча, срывающая с героев почтовые маски, приводит к непредсказуемым и фатальным последствиям.
Иселин Херманн родилась в Копенгагене, закончила Государственное цирковое училище в Париже по классу танцев на канате; работала режиссером и актрисой в различных театрах Дании; закончила Копенгагенский университет по специальности «Скандинавская литература». В течение пятнадцати лет работала литературным редактором одного из лучших датских издательств.
Роман «Par avion» переведен на семнадцать языков.
Par avion: Переписка, изданная Жан-Люком Форёром - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Глаза у нее были голубые, как высокое летнее небо над головой, которое она воспринимала в виде гигантского свода, но которого никогда не видела, потому что была слепая.
Только чудесные розовые раковины ушей доносили до нее звуки… свет… жизнь.
«Бедная Снежная Ягодка! — говорили между собой люди, когда она их не слышала. — Бедная девочка, что-то с ней будет дальше?»
Стоило в деревне появиться новому молодому человеку, как он тут же обращал внимание на эту стройную белокурую девушку, но взгляд его гаснул, когда он замечал ее слепоту и убеждался, что ее губы никогда не будут нашептывать ему ласковые слова. Бедная Снежная Ягодка!
Она даже не догадывалась, что некоторое время была предметом чьих-то воздыханий.
На самом деле Снежная Ягодка вовсе не была бедной. Она сияла, потому что была влюблена в человека, жившего за тридевять земель от нее. Она не раз слышала рассказы о нем, потому что он был принцем и так чудесно играл на лире, что от его музыки прежде времени таяли снега и зацветал миндаль. Молва о нем шла по всему свету, отчего девушка и сияла. Стоило кому-нибудь завести речь о принце, как в груди ее разливалось тепло, а лицо озарялось радостью. Девушка была влюблена, и ей было довольно этого даже без встречи с принцем. Она была влюблена, она сияла и горела.
Огонь в ее груди разгорался все жарче, и однажды, когда прошел слух о приезде принца, Снежная Ягодка вспыхнула… и, не успели люди оглянуться, как она уже полыхала ясным пламенем. Тихо и беззвучно, будто свечка, она сгорела от любви.
Вот и вся сказка про Снежную Ягодку.
Мне более чем понятна эта сказка. Может, я сама ее и выдумала? Кто знает?
Во всяком случае, я много размышляю над тем, как это удивительно — и в то же время очевидно, — что я тоскую по человеку, живущему за тридевять земель от меня.
Тоскую и сияю.
Вот такие дела.
Я даже думаю, не заказать ли по почте огнетушитель…
Д.
13 мая.
Дорогой Жан-Люк!
Прошло уже три недели с тех пор, как я послала тебе английское предложение. И две недели шесть дней с тех пор, как отправила сказку. И меня тревожит наступившее вслед за этими письмами молчание.
Ты обиделся на английскую фразу? Я вовсе не хотела унизить тебя! Может, ты настолько француз, что не понимаешь по-английски? Или тебе наскучила переписка с незнакомым человеком? А может, ты не выносишь сказок? Или я слишком настырная?
А вдруг мои письма потерялись, странствуя через пол-Европы? А вдруг ты ответил, но письмо заблудилось по дороге ко мне?
Должна признаться, меня очень обрадовало твое письмо на «ты». Просто безумно обрадовало. В минуты трезвых размышлений я даже стала побаиваться, не схожу ли с ума.
Почему вдруг такая жажда писем от далекого незнакомца? Порой я осознаю собственное безрассудство, однако у меня начинает щемить под ложечкой (возможно, от разочарования?) при мысли о том, что это безумие, это бесподобное безумие может закончиться. Нам ведь интересна наша переписка? Разве мы не получаем от нее удовольствия?
Должна признаться, иногда я по нескольку раз в день подхожу к дверям проверить, не пришло ли все-таки письмо… крохотное письмецо, которого я не заметила раньше. У нас в Дании почтальон поднимается по лестнице к каждой квартире и бросает почту в дверную щель. Легкий конверт падает беззвучно, а, скажем, венецианский каталог грохнулся об пол с отчетливым «БУХ!». Этот сладостный звук долетел до самой кухни и сообщил мне, что принесли почту. Легкие письма — на папиросной бумаге, в авиаконверте с синими и красными полосками по краям — могут, планируя, залететь в самое неожиданное место. Одно из них как-то застряло между стеной и плинтусом.
Должна признаться, я раза два спрашивала почтальона, не завалялось ли у него письмо, которое он почему-либо не сумел вручить адресату, — из Франции или какой-нибудь иной страны (если бы ты, скажем, отправился путешествовать). Так вот, если на конверте забыли написать, кому предназначено письмо — может, оно мне? Почтальон крайне удивился моему вопросу… а я-то думала, что рассуждаю вполне логично!
Возможно, следует также признаться, что я была несколько резка с Вами, поскольку предпочитаю свой объемный образ, каковой предстает из писем, двухмерному — на фотографии в паспорте. Возможно, меня смутило то, что Вы женаты… возможно, я рассердилась… даже разозлилась… возможно, я кажусь смешной… возможно, надо разорвать это письмо в клочки… возможно, надо написать другое… Веселое — или равнодушное. Возможно, мне надо написать открытку, давая понять, что я занята и меня не волнует наша переписка? Но это было бы неправдой.
Правда заключается в том, что я по многу раз на дню выхожу в прихожую посмотреть, не завалилось ли за плинтус письмо от человека, которого я постепенно узнаю. Это самое правдивое, что я могу написать о себе, и эта правда истиннее многих других правд.
Ты видишь, Жан-Люк? Иногда я тоже обращаюсь к тебе на «ты» — когда не забываю и когда мне это удается. Мой французский старомоден, он идет из тех времен, когда преобладало обращение на «вы»; и с орфографией наверняка творится кошмар, поскольку меня учили не писать, а говорить. Французскому я научилась от бабушки по отцовской линии.
Представь себе, Жан-Люк: бабушке выпала горькая доля получить в мужья датчанина. Такому замужеству не позавидуешь по трем причинам. С ноября по март Дания — самое отвратительное место на свете, сырое, темное, мрачное. Это наиболее веская причина, из которой вытекают две других: погода наложила свой отпечаток на язык, сделав его гортанным и неблагозвучным; она воздействует и на датский образ мыслей.
Самым страшным для бабушки, когда она вышла замуж за дедушку, было то, что при каждом знакомстве приходилось сталкиваться с насмешками. У деда, как и у меня, была фамилия Хау, что значит «море», а бабушку зовут Океанией. И стоило ей протянуть руку и представиться: «Океания Хау», — как люди просто не могли удержаться от смеха. Кому же такое будет приятно?
Словно назло погоде, климату, фамилии и языку, бабушка до сих пор цепляется за родную речь. Датский она знает очень плохо. Возможно, это у нее реакция на подступающую со всех сторон воду и вообще на чужую обстановку, в которой родной язык служит ей надежным якорем. Когда мой отец был маленьким, в доме говорили исключительно по-французски. Да и я наслушалась вдоволь французских историй, прежде чем начала соображать, что рассказывают их на иностранном языке. Историй про каморку консьержки в Пятом округе, где было слишком много детей, слишком тесно, слишком мало денег и слишком много абсента, — в общем, всего, что полагается в подобных случаях. Историй про воскресные вылазки к Сене, которые казались грандиозным развлечением и дальним походом, хотя идти туда было всего-то два квартала. (Бабушка не видала иного водного простора, кроме Сены, пока не перебралась в Данию, где ее со всех сторон окружило море.) Историй не только про нищету, но и про мать, гордящуюся своими чудесными детьми. Разумеется, бабушка была самой красивой девочкой на своей улице, от нее все сходили с ума. Несколько лет учебы в школе, и вот она уже трудится в кондитерской напротив, а потом — за стойкой углового бара. Там ее и приметил молодой датский инженер. Там, на углу рю Сен-Жак и Данте, и возникло между двумя мировыми войнами мое двуязычие.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: