Иселин Херманн - Par avion: Переписка, изданная Жан-Люком Форёром
- Название:Par avion: Переписка, изданная Жан-Люком Форёром
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Издательство Ивана Лимбаха
- Год:2010
- Город:Санкт-Петербург
- ISBN:978-5-89059-150-0
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Иселин Херманн - Par avion: Переписка, изданная Жан-Люком Форёром краткое содержание
«Par avion» — это роман в письмах, настоящий роман со всеми перипетиями любовного чувства — изысканная игра двух страстных людей. Встреча, срывающая с героев почтовые маски, приводит к непредсказуемым и фатальным последствиям.
Иселин Херманн родилась в Копенгагене, закончила Государственное цирковое училище в Париже по классу танцев на канате; работала режиссером и актрисой в различных театрах Дании; закончила Копенгагенский университет по специальности «Скандинавская литература». В течение пятнадцати лет работала литературным редактором одного из лучших датских издательств.
Роман «Par avion» переведен на семнадцать языков.
Par avion: Переписка, изданная Жан-Люком Форёром - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Инженер и барменша как были, так и остались на «вы». Тем не менее у них народилось трое детей, которые тоже говорят матери «вы». Так что второе лицо единственного числа отнюдь не естественно для меня и я с трудом осваиваю эту грамматическую форму.
Считается, что мой французский — язык, на котором говорили в начале века. Его словно залили в формочку для желе и поставили застывать на холод. Считается также, что, если лингвисты хотят исследовать разговорный язык, каким он был до эпохи магнитофонов и проигрывателей, им следует поискать носителей языка среди эмигрантов в дальних краях.
И все же в письмах к тебе я с удовольствием буду «тыкать» и ставить глаголы во втором лице единственного числа. Мне даже хочется превзойти самое себя, посему прибавляю:
«Должна признаться, что очень жду твоих писем».
Теперь я поставлю точку, надену плащ, суну письмо в карман и поскорей схожу на почту — пока она не закрылась, а я не пожалела об этом длинном послании. Отсылаю его срочной почтой с самым теплым приветом от меня.
Дельфина.
Вот небольшое пособие по употреблению местоимения «ты» в разных случаях:
Позволь мне представить себе, что ты, склонив голову, идешь к зеркалу.
Ты распускаешь волосы.
Ты не торопишься.
Я вижу перед собой твои ленивые движения, когда ты расстегиваешь верхнюю пуговку кофты… потом следующую…
Кофта соскальзывает с плеч, и ты медленно, словно в гипнотическом трансе, стягиваешь юбку — свою длинную черную юбку… Сначала опускаешь ее до колен, затем по очереди вынимаешь ноги.
Я вижу, как ты полураздетая стоишь перед зеркалом, предоставляя мне возможность разглядеть тебя.
Бросается в глаза белизна твоей кожи… но ты уже задергиваешь занавеси.
И даешь поцеловать тебя в шею подошедшему сзади
Жан-Люк.
24 мая.
Жан-Люк!
…я сама не своя, снова и снова перечитывая твое письмо.
Я тоскую по тебе, склоняя голову и местоимения (в датском языке глагол «склонять» употребляется и для грамматических категорий, и для частей тела).
Я сама не своя от тоски по незнакомому мужчине: я знаю его почерк, но не знаю прикосновения его руки; я знаю его речи, но не знаю его губ. Я сама не своя от тоски — и от зависти к листку бумаги, на котором пишу и который вскоре очутится у тебя в руках, перед твоим взором. В мыслях о тебе я перескакиваю со второго лица на третье и обратно.
Подумать только: этот листок очутится в его руках, перед твоим взором!
Я завидую воде, что омывает тебя по утрам: ее капли сливаются в струи, стекающие по твоему обнаженному телу. Завидую гребенке, которая расчесывает твои волосы, и чашке, которую он подносит к губам. Завидую ножу, который он держит в руке… руке, что режет хлеб. Хлеб, в который он вгрызается зубами.
Я бы с удовольствием стала рубашкой, соприкасающейся с твоей шеей, плечами, животом. Я бы с удовольствием стала туфлями, которые он четыре года назад купил в Швейцарии, которые любит надевать и регулярно чистит… не говоря уже о кистях, дожидающихся его в мастерской, или о натянутом на подрамник холсте!
Я бы с удовольствием стала креслом в мастерской, из которого ты рассматриваешь создаваемое полотно.
Я преисполнена зависти к бутылке вина, из которой он наливает себе, готовя курицу… вот бы оказаться на месте этой курицы, которую умащивают оливковым маслом и чесноком с солью, чтобы затем поджарить и съесть…
Вот бы оказаться на месте парикмахера, который время от времени стрижет тебя, или кассирши в продуктовом магазинчике «Феликс Потен», который наверняка есть поблизости от твоего дома. Она даже не подозревает, какое ей выпало счастье — каждый день здороваться с тобой, а на прощание спрашивать, все ли ты купил, не забыл ли чего!
Вот бы оказаться деньгами, которым было уютно лежать у него в кармане и которыми он теперь расплачивается.
Какой из простыней я предпочла бы стать: той, на которой он спит, или той, которой укрывается перед сном? Наверное, скорее той, которой укрывается, которая обволакивает его тело, которую он пропускает себе под мышками и между ног. Простыней, запах которой он с наслаждением вдыхает, когда она чистая, и которая за ночь начинает пахнуть уже им самим. Мне даже жутко думать обо всем этом…
Зато: будь я твоим ножом, чашкой или курицей, будь я кассиршей из магазина, рубашкой или туфлями, я бы не исходила от тоски, как исхожу теперь, я бы не капала духами на запястье и не гладила себя этой рукой по всему телу — осторожно в наиболее укромных его уголках. Я бы не стала аккуратно складывать письмо и не вложила бы его в конверт, как собираюсь сделать вскорости. И я бы не парила, сама не своя, невесомая, как невесом запах… как невесома теперь я. Я стала невесомой от тоски. Настолько невесомой, что могу послать в конверте и самое себя… Тогда бы я не была той, что недавно получила твое письмо и по-прежнему, даже в невесомом состоянии, зовется
Дельфина.
24 мая, 22 часа 30 минут.
До меня, Жан-Люк, вдруг дошла безмерная необдуманность моих поступков.
Как я могла отослать сегодняшнее письмо («невесомое», хотя оно куда весомее своей тяжести) на твой домашний адрес? Кто же так делает? Теперь я понимаю, насколько это было глупо и опрометчиво с моей стороны, и представляю себе, что его читает не тот, кому оно было предназначено…
Но и это письмо… куда мне послать его, если не тебе домой?..
Спасите-помогите!
Д.
Дорогая Дельфина!
Я думаю о тебе и пробую на язык твое имя… Я закрываю глаза и вижу, как взлетает над водной гладью влажное дельфинье тело.
Я пишу, сидя под тутовым деревом у себя во дворе. Когда я закрываю глаза, перед моим взором возникают яркие образы и сияние, так что мне лучше всего думается о тебе с закрытыми глазами.
Время от времени я открываю их, потому что иначе не мог бы писать… а эта писанина все-таки должна в конце концов вылиться в письмо, пусть даже прерывистое, стаккатное.
Когда я закрываю глаза, повернувшись к солнцу, мир окрашивается в некий цвет, назвать который я не берусь — только недалекие люди знают названия всему и вся. Присутствует ли в этом ослепительном сиянии синева? Или оно скорее белое… желтое… персиковое? А может, я просто вижу изнанку своих век? Или это запечатленное на сетчатке воспоминание о небе, каким оно было, прежде чем я закрыл глаза? Сияние настолько ослепительно-светлое, что кажется холодным, зато веки, словно в противовес ему, невыносимо нагреваются. На долю секунды сияние перед моим внутренним взором меняет цвет, потому что между мной и солнцем пролетает стриж (в данном случае выражение «мой внутренний взор» подходит как нельзя лучше — я действительно смотрю внутрь себя ). Цвет сияния меняется даже от мухи; я уверен, что и облачко — самое что ни на есть легкое и клочковатое облачко — тоже изменило бы его цвет, который на самом деле не столько цвет, сколько ощущение.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: