Джузеппе Маротта - Золото Неаполя: Рассказы

Имбастаро — худой смуглый мужчина, его щеки и шея усыпаны бесчисленными родинками; в Санта-Мария-ин-Портико говорят, что, когда мать Винченцо была им беременна, она хотела заполучить луну с неба. И, ради бога, не надо раздевать его, потому что этот пятнистый сорокалетний мужчина ко всему прочему еще и исполосован многочисленными шрамами, следами ранений во время войны в Африке. Он каждый месяц подает прошение на прибавку пенсии, но где найти отмычку, которая отопрет заржавевший бюрократический замок? Сегодня, если у тебя нет покровителей и «руки», человек — пустое место. Разве вы не знаете, что сам господь бог, вечная слава ему, окружил себя в раю святыми, а на этом свете — духовными лицами? Эта неслыханная мысль нравится дону Винченцо, и он усмехается, потом достает из кармана кусок лепешки и начинает есть. Разноцветные тени шаров служат, видно, добавкой к его завтраку, и он кажется от этого вкуснее.

А тем временем со стороны улицы Партенопе медленно приближается открытый автомобиль инженера Z.

Его ждут на фабрике Кампи Флегреи. Ничего, пусть подождут! Сегодняшнее утро — просто царский подарок, тем более что в воздухе уже чувствуется приближение либеччо, [80] Либеччо — юго-западный ветер из Ливии. который расплавит асфальт, разметает цветы на клумбах, и через час-другой слова «милое утро» уже будут запоздалыми. Инженер твердит сам про себя строчку незамысловатых стихов: «Как морская волна, ты уйдешь навсегда…», из радиоприемника звучит тихая музыка под стать этим словам. Он останавливает машину у тротуара в метре от продавца шаров.

Инженер закуривает сигарету, разглядывает малыша, который спит в коляске (Z сам был таким же избалованным ребенком богатых родителей приблизительно в двадцатых годах), и смотрит на сказочный зонтик из шаров, который раскачивается и трепещет в воздухе. Неаполитанский продавец — самый любезный, общительный и сердечный человек, каким бы товаром он ни торговал, сладким или горьким. Имбастаро впивается глазами в инженера, берет под козырек, улыбается, показывает на свою лепешку и от всей души предлагает:

— Не желаете ли отведать? Не стесняйтесь… окажите мне честь.

— Спасибо, приятного аппетита, — доброжелательно отвечает инженер.

Дон Винченцо подходит к нему. Шары, привязанные старой веревкой к его правому предплечью, раскачиваются над автомобилем, расцвечивая все вокруг приятными и наивными красками, которые располагают к доверительности.

— Ваша светлость, ну чем вам не пасха? Какое ясное небо! Господи Иисусе, три дня подряд лил дождь, а сегодня на рассвете, я чувствую, что-то произошло, постепенно начинаю ощущать на подушке какую-то весточку; я выглядываю на улицу и вижу картину семи чудес света. Дай бог вам здоровья, ваша светлость, не желаете ли что-нибудь купить? Шарик — дирижабль? Шарик — чепец акушерки? Шарик — череп шута? Вы только прикажите, и Винченцо Имбастаро тотчас же все исполнит.

— Винченц и , не беспокойся, у меня, к сожалению, нет детей. Ты куришь?

— Какая жалость. Господи, да у вас «Кэмел»! Очень вам признателен. Как это говорится? Красив да умен — все в нем. Вы позволите? Я считаю, что своя семья, истинная родная семья нужна каждому человеку. Жена — это святое дело. Почему вы, ваша светлость, лишаете себя этого? Без жены счастливому нет полного счастья, а несчастный никогда не узнает, что он потерял. Я не прав, ваша светлость?

— Нет, нет. Ты меня насмешил, но ты прав. Молодец, Имбастаро. А кроме того, у меня есть жена…

— Я хотел было сказать… Такой человек, как вы… Примите мои наилучшие пожелания, ваша светлость… и… и…

Дон Винченцо, видно, что-то прикидывает в уме, пытаясь взвесить богатство и положение собеседника, и говорит:

— Извините мне мою назойливость. Вы, конечно, вхожи в круги, которые ведают военными пенсиями. Вероятно, одно ваше слово, замолвленное в Риме… Знаете ли… Святая Мария дель Кармине!

Эта внезапная перемена тона более чем оправдана. Какой-то мальчишка, ученик кузнеца, который держит на плече острую железяку, обернулся на проходившую мимо блондинку, угодил железякой прямо в веревку с шарами и перерезал ее.

Шары подпрыгнули и плавно поплыли в сторону Ривьеры-ди-Кьяйя. Имбастаро издал нечеловеческий вопль и бросился к Вилле Комунале: именно над ней пролетал его товар.

— Я тебе набью морду! — кричит инженер Z убегающему мальчишке.

Шары, которые еще не совсем оправились от ночного воздуха нижнего этажа дона Винченцо, медленно парят в небе, подгоняемые морским бризом и огибая ветви высоких дубов.

— Плюнь на них, Имбастаро, я тебе возмещу убытки, — кричит инженер.

Но дон Винченцо бежит, охваченный отчаянием, ничего не слышит, не понимает, и если у него не прорежутся крылья, то он умрет с молитвой и проклятьем на устах.

— Бедняга! — вздыхает Z.

Нелепо и противоестественно, что сегодня произошла беда именно с таким человеком, который воплощает в себе все признаки весны. Увы! Инженер покачивает головой и включает мотор. Черт возьми, ведь надо ехать на фабрику! Но у него из ума не идет выражение лица дона Винченцо, перекошенное от ужаса в тот миг, когда перерезали веревку с шарами. К дьяволу Кампи Флегреи! Z не хочет бросать несчастного Имбастаро в такую минуту, всего несколько тысяч лир, совсем пустяк, могут спасти дона Винченцо и это великолепное утро. Машина инженера возвращается на площадь Витториа и сворачивает в сторону Ривьеры-ди-Кьяйя. Там вдали возле подъезда он видит Имбастаро, который, дергаясь словно дервиш, показывает на балкон пятого этажа человеку в ливрее, вероятно, швейцару этого палаццо. Чудом зацепившись за спутанные ветви глицинии и за верхний карниз, шары прекратили свой побег. Дон Винченцо был уже в вестибюле, когда швейцар схватил его и выгнал на улицу. Дон Клементе Туарилья настоящий цербер, его не проведешь, в 1951 году он, представьте себе, был кадровым офицером.

— Я тебе сказал и повторяю, — ледяным тоном заявляет он, — туда нельзя. Четверть часа назад синьор граф приказал мне его не беспокоить. Понял? Никого не пускать — ни поставщиков, ни визитеров. Тебе ясно? Проваливай отсюда!

— Дон Клем е , уберите руки и отойдите с дороги! — кричит в ярости Имбастаро. — Я хочу забрать свое. Разве это беспокойство? Шары мои! Этим я зарабатываю себе на жизнь.

— Да? А я зарабатываю тем, что исполняю приказания синьора графа, хозяина этого палаццо. В последний раз говорю тебе, Винченц и : убирайся подобру-поздорову!

— Нет. Я кормлю своих пятерых детей, пятерых отпрысков. Пропустите меня! Никто не собирается беспокоить вашего хозяина. Я только протяну руку на балкон и все. Дон Клем е , умоляю вас!