Ричард Мейсон - Тонущие

Сейчас я ясно вижу их вдвоем, хотя мне казалось, что я навеки изгнал этот образ из своей памяти. Они сидели рядышком на каменном полу: золотые волосы Эллы рядом с блестящими черными волосами Эрика, ее бледная кожа рядом с его оливковой. Вероятно, тогда они встретились в первый раз, хотя были уже наслышаны друг о друге.

Помню взгляд, каким одарила меня Элла, когда я открыл дверь. Она отложила сигарету, изящным движением поднялась на ноги и устремилась ко мне — каблуки ее туфелек постукивали по каменному полу. На ней была твидовая юбка, облепившая стройные ноги, и черный свитер. В этой темной одежде она казалось очень бледной, но зеленые глаза выглядели живыми, как никогда. Элла улыбнулась, обняла меня, а потом мы начали целоваться, и ее вкус наполнил меня, я провел рукой по тонким косточкам ее позвоночника и привлек к себе.

Уткнувшись носом в нежную кожу ее пахнущей лимоном шеи, я на мгновение приоткрыл глаза и тут увидел, что Эрик, все еще не встав с пола, наблюдает за нами, и было в его глазах что-то неясное, ускользающее. Только тогда я опомнился и оторвался от Эллы, счастливый, позабывший о своей тоске и беспокойстве ожидания, и по всей форме представил ей друга.

— Мы уже познакомились, — сказал Эрик несколько отрывисто.

— Да, познакомились.

Элла потянула меня на пол, усаживая рядом с собой за импровизированный чайный стол из упаковочных ящиков и коротких досок.

— Эрик как раз рассказывал, как чудесно вы тут вдвоем проводили время.

Остальная часть беседы плохо сохранилась в моей памяти. Но я отчетливо помню, что, когда Элла произнесла эту фразу, наши с Эриком глаза встретились и я улыбнулся. Еще я помню, что он не сразу откликнулся на мое настроение, но, поскольку я продолжал улыбаться, выражение его лица смягчилось, губы расплылись мне в ответ, а я при этом испытал облегчение: неловкий момент остался позади.

Разлили чай. Делая первый глоток, я подумал об обездоленных Памеле и Александре, растерянно застывших на лестнице отеля.

— Я говорил с твоими родителями, Элла, — сказал я тихо.

— Правда? — Она старалась казаться беспечной. Но получалось неубедительно. — И как они?

— Очень сильно волнуются.

Она промолчала. Я, невольно волнуясь, пронаблюдал, как она открывает сумку, достает сигарету, закуривает и медленно, глубоко затягивается.

— Ты, вероятно, считаешь, что я поступила ужасно, сбежав и бросив их вот так, — произнесла она.

Я не ответил.

— Но я передать не могу, как мне нужно было тебя увидеть. А они ни на минуту не отпускают меня от себя.

Я открыл было рот, чтобы задать вопрос, но она жестом остановила меня:

— У нас много времени, мы обсудим все это позже. С тех пор как мы с тобой в последний раз виделись, много всякого произошло. Много. — Элла взглянула на Эрика, потом на меня. — Полагаю, мне лучше вернуться к папе с Памелой, скажу им, что со мной все в порядке. О боже, все это ужасно! — Она встала, собираясь уходить. — Если ты меня проводишь, я тебе все расскажу.

— Хорошо.

Моя возлюбленная протянула руку моему другу.

— Было очень приятно с вами познакомиться, — проговорила она с улыбкой. — Надеюсь, теперь мы будем часто встречаться.

Эрик пожал ее руку и что-то пробормотал.

— Увидимся позже, — сказал он мне.

Я кивнул.

И вместе с Эллой вышел из квартиры. Мы стали спускаться по большой сумрачной лестнице, там и сям освещенной тусклыми лампочками. На площадке второго этажа я в темноте почувствовал, как она сунула свою руку в мою, и вдохнул ее запах, и поцеловал ее. И пока мы целовались, я испытывал абсолютную, чистую радость воссоединения — и никаких угрызений совести.

Я силюсь припомнить, с чего начался наш разговор с Эллой. Хорошо представляю ее тон, вижу подвижное выразительное лицо, но слова возвращаются не сразу, медленно, потому что тогда меня многое отвлекало от их смысла: я не мог насмотреться на то, как она отбрасывает со лба волосы, щелкает зажигалкой, любовался быстрой походкой, изящной талией, очертаниями груди.

Кажется, ее появление в Праге и внезапное исчезновение из отеля меня не удивили. Безрассудство юношеской любви служило достаточным объяснением.

— Я не могу прямо сейчас отправиться к папе и Памеле, — сказала Элла (мы сворачивали с Сокольской на Вацлавскую площадь). — Нам необходимо поговорить, Джейми. Мне нужна твоя помощь. Можем мы пойти куда-нибудь, где никто нас не узнает?

— Ты забываешь, это же не Лондон, — ответил я. — Здесь нам незачем таиться.

Улыбнувшись, я повел ее в маленькое кафе на углу, где уже не раз бывал. Вскоре мы сидели за столиком в дальнем углу и делали заказ официантке — крашеной блондинке с жуткими бровями.

— Ну, — начал я, когда перед нами поставили кофе, — так о чем же ты хочешь со мной поговорить?

— Видишь ли, дело в том, что мои родные считают меня немного ненормальной. — Элла глянула на меня исподлобья и затянулась; я переваривал услышанное. — И самое плохое, что я сама, черт возьми, в этом виновата. Думаю, лучше рассказать все по порядку, с самого начала…

Я кивнул.

— Так вот. Я рассказывала тебе о моих бабушке и тете. Ты помнишь, что у женщин нашей семьи имелись некоторые… психические отклонения?

— Конечно.

— Мой отец одержим этой историей. Пожалуй, его можно понять. Если бы твоя мать и сестра-близнец покончили с собой, ты, вероятно, тоже беспокоился бы о своих детях. Особенно если родная дочь похожа на бабушку как две капли воды. Ее внешность постоянно напоминала бы тебе о трагических семейных событиях. Ты следишь за ходом моих мыслей?

Я снова кивнул.

— Потому папа все время начеку, он выискивает в моем поведении малейшие признаки опасности — симптомы того, что со мной что-то не в порядке. Он не хочет рисковать, а я в результате постоянно испытываю на себе гнет его заботы. Представляешь?

— Да, тяжело.

Вдруг Элла прикусила губу.

— О господи! Я вела себя как дура! — вскрикнула она, с отчаянной яростью ткнув окурком в пепельницу.

— Что ты имеешь в виду?

— Я, не желая этого, подыграла Саре!

— Как?

— Пока ты отсутствовал, Сара опубликовала в журнале «Атенеум» небольшой очерк о нашей семье. Похоже, она собирается переработать его в книгу, где будет описана жизнь нашей бабушки и ее время. Я жутко боюсь, что книгу опубликуют. Разумеется, издателям низкопробных газетенок история понравилась. Как же, самоубийства в аристократическом семействе! А я подумала: вот мой шанс избавиться от Чарли. Мне показалось, он не захочет, чтобы матерью его детей стала сумасшедшая. Даже если ей предстоит унаследовать замок. — Элла помолчала. — Так что я разыграла перед ним нечто вроде исповеди.

— Что ты сделала?

Элла порылась в сумке, выудила сигарету и опять закурила.