Ричард Мейсон - Тонущие

— Я довольно натурально разрыдалась и сообщила Чарли, что у нас в роду встречаются психически неуравновешенные люди — что-то не в порядке с генами. Присочинила даже, будто считаю своим долгом не иметь детей: а вдруг безумие передастся им? — Она выдавила неуверенную улыбку и призналась: — Хотела его напугать.

— Но результат оказался прямо противоположным?

— Не совсем так, — тихо произнесла она. — Сначала Чарли не поддался. Он собирался поддержать меня своей верностью и все такое. Все время повторял, что наследственные болезни могут меня не коснуться и все будет хорошо.

Я представил себе серьезные, недоумевающие глаза Чарльза Стэнхоупа, и горло мое внезапно сжалось от страха.

— Что еще ты ему сказала? — спросил я тихо.

Элла глубоко затянулась. Ответила не сразу.

— А что, по-твоему, я должна была сказать?

— Неужели ты себя оговорила?!

— Не смотри на меня так!.. Да, именно это я и сделала, — тоненьким, будто детским, голосочком подтвердила она.

— Ты… что?..

— Да. Да! Я поведала Чарли, что сама себя боюсь. И заявила, что с моей стороны будет нечестно выходить за него замуж.

— О боже!

— И знаешь, как поступил он?

— Видимо, рассказал твоему отцу? — предположил я с мрачным видом.

Она опустила глаза и кивнула.

— Господи, Элла, как глупо… — Я не мог подобрать слов. Любовь и гнев кипели в моем сердце, а когда я увидел, что она плачет, добавилась еще и жалость.

— Понимаешь, я решила, что Сара подсказывает мне путь к спасению, — проговорила она сквозь слезы, — что она впервые в жизни проявила великодушие, пусть и таким изощренным способом. Мне казалось, что, сделав семейную тайну всеобщим достоянием, она дает мне возможность сбежать, избавиться от данного слова, и я воспользовалась ею. Я и представить себе не могла, как все обернется. Сейчас-то я понимаю, что натворила, но тогда мое решение представлялось единственно верным. Я сочла, это будет наименее болезненный способ порвать с Чарли. Он ведь заметил, что я к нему переменилась: он же не дурак. Ему нужно было объяснение. Едва ли я могла открыть ему правду. — Она сделала паузу. — Мне и в голову не приходило, что он кому-нибудь расскажет.

— Поверить не могу, что ты могла свалять такого…

— Не осуждай меня, Джеймс! — Ее голос вдруг стал резким. — Не осуждай.

Мы молча глядели друг другу в глаза. Я взял ее за руку.

— Если б ты знал, что я пережила за эти два месяца, ты был бы ко мне добрее, — произнесла она наконец, утирая глаза. — Скажем так: я заплатила за свою свободу. Невыносимо тяжело видеть, как мучится отец, причем мучится напрасно, и виновата в том я… Если б ты только знал! Его страдания — самое тяжелое наказание для меня. — Она отвела взгляд. — Но что я могла поделать?

Наши глаза вновь встретились.

— Не считая возможности поведать всем историю о том, почему я обручилась с Чарли, мне оставалось лишь одно — притвориться. Я попала в ловушку, Джейми, и не могла выбраться. И я притворилась.

Я погладил Эллу по руке.

— Боже, это ужасно! Передать тебе не могу… Ситуация полностью вышла из-под контроля, и тут я по-настоящему напугалась. Попыталась снова стать собой и обнаружила, что быть нормальной мне уже не положено: система пришла в движение. — Она глубоко вздохнула. — А потом начались разговоры. Ты не представляешь, каково это — знать, что за тобой все время наблюдают родственники, друзья, газеты. В последние два месяца я жила словно золотая рыбка в аквариуме.

Я кивнул, по-прежнему не находя слов.

— А самое худшее заключается в том, что все это творится по моей вине. Не понимаю, как позволила этому случиться!

— Я тоже.

Элла схватила меня за руку:

— Не говори так со мной. Ты должен мне помочь. — Элла смотрела мне прямо в глаза.

— Я помогу, — пообещал я. — Конечно помогу.

— О Джейми! Спасибо! — Она перегнулась через стол и поцеловала меня.

Губы наши встретились, и в этот краткий и сладкий миг я понимал, что сделаю для нее что угодно. Понимал и как дурак радовался этому.

— Как это тягостно — все время выглядеть счастливой. Мне приходилось постоянно делать вид, что мне весело, — нужно было убедить окружающих, что я здорова. Нельзя ни на минуту становиться мрачной — иначе папа тут же предлагает нового доктора, а Памела пытается увезти меня куда-нибудь, «сменить обстановку». Собственно, поэтому я в Праге — чтобы «сменить обстановку». — Она замолчала, что-то припоминая. — Ты удивишься, сколько жуликов на мне заработало: я обошла всех врачей на Харли-стрит. — Элла попыталась улыбнуться. — Это кошмар какой-то! Тебя просят что-то вспомнить, рассказать о душевных травмах, которых у тебя никогда не было, о страхах и тревогах, каких ты никогда не испытывала. А самое страшное — что с тобой действительно начинает что-то происходить. Усиленное внимание, которое тебе оказывают, наводит на мысль, что для тревоги есть веские основания. Вдруг начинаешь сомневаться в самой себе и в окружающих. И вспоминать детские кошмары. — Она прикурила следующую сигарету. — Мне показалось, я должна быть откровенной с докторами: в конце концов, именно их нужно было убедить, что со мной все в порядке, и я рассказала им о своем детстве — обо всем. Кроме Сары, разумеется. Едва ли я могла поведать им о нас с ней.

Когда Элла подносила к губам чашку, пальцы ее тряслись.

— Так что же ты им рассказывала? — спросил я.

— Да всякое.

— Ну например.

Она ответила не сразу.

— Когда мне было девять лет, мне часто снился один и тот же страшный сон. Про колдунью, которая жила в шкафу у меня в комнате и превращала людей в камень. Во сне она каждый раз готова была вот-вот меня настигнуть, а я убегала от нее, убегала по лесам и нолям и… ну, в общем, можешь себе представить. — Она улыбнулась. — Я всегда звала отца, чтобы он меня спас. И просыпалась в тот момент, когда колдунья хватала меня. А отец так и не появлялся.

— Ты поделилась этим с докторами?

Она кивнула.

— А они что сказали?

— Не забывай, психиатрам платят за то, чтобы они говорили, что ты здоров.

— И как же они объяснили этот сон?

— А, обычная чепуха: смерть матери, боязнь мачехи, потребность в отце. Врачи говорили, я злюсь на папу за его женитьбу на Памеле, что, между прочим, совершенно не соответствует действительности, и про комплекс Электры. А еще про то, как опасно для ребенка подавлять горе по умершей матери, потому что оно может превратиться в желание калечить себя или в склонность к насилию — и все для того, чтобы обратить на себя внимание. Смешно! — Элла задумалась, припоминая.

— И чем все закончилось?

— Я уверила папу, что доктор а мне больше не нужны: они только забивают мне голову всякими гадостями. Кстати, ты не поверишь, какую здоровую психику надо иметь, чтобы остаться в здравом уме после сеанса у авторитетного психиатра! Папа пошел и так прямо им и сказал. Он не на шутку разозлился, ворвался в кабинет доктора Джефферсона и потребовал объяснений, а этот кошмарный маленький человечек, похоже, только о том и мечтал. По его мнению, видишь ли, я не хотела признавать очевидного. Если б я получала фунт каждый раз, как человек, который совершенно меня не знает, советует мне «избавиться от своих демонов», я бы, честное слово, была богаче, чем отец. — Она запнулась, и в глазах ее снова блеснули слезы. — О боже, Джейми, что я наделала? Что я наделала?