Карл-Йоганн Вальгрен - Водяной

Мы с Томми… с кем же мне еще стоять? Это так же очевидно, как то, что после зимы начинается весна или что солнце встает каждое утро. Томми появился у нас в пятом, вместе с целым классом из Гломмена. Их раскидали по разным классам нашей скугсторпской школы. И так получилось, что наши парты оказались рядом. Я и сейчас помню это чувство: что-то изменилось. Будто карты сдали по новой. С этого момента я перестала представлять интерес для остальных, будто выпала из поля зрения. Вообще-то даже и объяснить трудно, почему нас потянуло друг к другу. Вроде бы не так уж много общего. Томми — младший брат, я — старшая сестра, он парень, я девчонка, он из семьи рыбаков, они поколениями жили в Гломмене, и он знает там каждую собаку, а я вообще никого не знаю — брат да папаша с мамашей.

Но так вышло — с первого дня мы держались заодно. Вместе учили уроки, играли на переменах, болтали обо всем на свете: кто какие книжки прочитал, кто где был, почему поступил, как поступил, и почему думаешь, как думаешь. Обо всем. Я провожала его до дома — удостоверюсь, что Роберт в безопасности, и иду его провожать. Мы частенько сидели в этой самой комнате, я знала здесь все до мелочей, каждый предмет, как какой стул поставлен, запах обоев и ковра. Слушали пластинки, вместе играли в гавани. И Роберт тоже бывал с нами. Томми никогда не протестовал, спасибо ему за это. Он знал, что брат и я — одно целое. Где я, там и брат. Как бы в нагрузку.

Я посмотрела в окно на по-осеннему серое море. Не подружись я с Томми, все потеряло бы смысл.

На берегу почти никого не было. Отсюда видна крыша их рыбарни, из трубы вьется дымок. Наверное, Томми там, помогает братьям.

Я пошла к рыбарне. Там стоял небольшой фургон с открытой задней дверью. Водитель сидел на месте и дымил сигаретой. Дверь в хижину закрыта, но там кто-то есть — слышны голоса. Даже не знаю, почему я решила пройти мимо и двинуться на парковку. Что-то было опасное в этом мужике за рулем. Как он курит. Курит и курит, но как-то агрессивно, отец тоже так курил.

Я прошла мимо рыбохранилищ и свернула за угол, за забор у старого лодочного ангара. Там оторвана доска, и рыбарня видна как на ладони. Водитель проследил, пока я исчезну, и вылез из кабины, точно только этого и ждал. Вынул из кузова ящик и крикнул что-то. Дверь приоткрылась, выглянул Томми и взял у него ящик. Дверь снова закрылась. Водитель постоял несколько секунд, отшвырнул окурок, сел в машину и исчез на Глюмстенсвеген. Здесь, в гавани, было очень тихо, разве что прибой накатывал, и то еле слышно. Краем глаза я заметила какое-то движение и резко повернулась. Норка. Та же самая, по-моему, что и три дня назад. Сидит на баке для мусора и внимательно меня разглядывает. Что-то ей, наверное, не понравилось — юркнула в сторону и пропала.

Я уже решила уходить, как дверь открылась снова и появились братья Томми. Один достал коробочку снюса, выковырял пальцем дозу и торопливо сунул под верхнюю губу. Другой присел и долго вытирал башмаки носовым платком. Хотела подойти к ним и спросить насчет Томми, но что-то меня останавливало. Я не двигалась с места. Наблюдала.

Внезапно пошел холодный моросящий дождь, и меня начал прошибать озноб. Братья продолжали спорить о чем-то и никак не могли договориться. Один постучал пальцем по виску. Они засмеялись, обнялись и пошли по дороге в деревню. Но Томми остался, я видела, как он закрыл за ними дверь.

Я дождалась, пока братья скроются из виду, перелезла для быстроты через забор, по асфальтированной дорожке добежала до хижины и постучалась.

— Кто там?

— Это я, Нелла.

— Какого черта ты здесь делаешь? — Он скорее испугался, чем разозлился.

— Пытаюсь тебя найти.

— Иди отсюда! И поторопись.

— Почему это? Нам надо поговорить.

— Отойди от двери, они могут тебя увидеть!

— Кто — они?

— Братья!

— Не уйду, пока не откроешь.

Он замолчал — решал, наверное, как поступить. Брякнула задвижка, из двери появилась рука Томми, и он рванул меня в темноту.

Вначале я вообще ничего не могла разглядеть — единственное маленькое окно под крышей занавешено брезентом.

— Тебя кто-то видел?

— Не думаю. Почему ты спрашиваешь?

Томми встал на табуретку, дотянулся до окошка и сдвинул брезент. Выглянул и вроде бы успокоился немного. Спрыгнул и зажег лампу.

Я уже несколько месяцев не была у них в рыбарне. Ничего не изменилось. На стенах развешаны сети, сломанный барометр постоянно предвещает шторм. Бухты канатов на полу. Черпаки и поплавки в покосившихся картонных коробках. И посреди комнаты — Томми, бледный, точно у него и вправду температура.

— Зачем ты погасил свет?

— Хотел уходить. Важно, чтобы снаружи никто ничего не видел, когда я открываю дверь. И потом… оно не выносит света.

Я только сейчас заметила — Томми стоит в самом углу, лампа освещает только небольшое пространство, а весь сарай по-прежнему тонет в полумраке. Вдруг я услышала странный звук — словно кто-то вдохнул с присвистом.

— Что — оно? Здесь кто-то есть?

Томми засмеялся — но не так, как обычно. Я никогда не слышала, чтобы он так смеялся. Как-то… безрадостно.

— Можно и так сказать… Вернее, не кто-то, а что-то…

Он посмотрел на меня, как будто ни разу до этого не видел, как на совершенно чужого человека.

— Даже не знаю, с чего начать… здесь столько всего наворочено…

Рядом стоял деревянный ящик — тот самый, который привезли на фургоне. Он, оказывается, битком набит рыбьей требухой, молоками, головами, плавниками и хвостами.

— А кто этот парень на машине?

— Парень из братниной бригады. Йенс. Он тоже там был.

— Где — там?

Томми вынул из ящика тресковую голову и с отвращением на нее посмотрел:

— Мы еще не знаем, что оно ест. Не любую рыбу — это точно. Но, похоже, требуха, плавник — то, что надо. На раков и креветок даже не смотрит.

Он бросил голову в ящик. Ляпнул какую-то глупость, и выражение лица такое же — глупое.

— Моей родне везет. Вечно выловят какую-нибудь невидаль из моря. То планктонную акулу, то какую-то солнечную рыбу, [16] Солнечная рыба, или красноперый опах, — редкая и очень красивая крупная рыба семейства лучеперых. Вес достигает 30 кг. то морскую свинью. Как-то мину вытащили, еще военную… В пятидесятые годы, например, было нашествие тунца. Отец рассказывал, видел стаю больше тыщи, самые крупные под центнер. Они скумбрию насаживали на переметы. Стальной трос в палец, поводки тоже стальные. Скумбрию насаживали, надо же… скумбрия, по-моему, вкуснее тунца. — Томми засмеялся, на этот раз не так напряженно; его, похоже, успокоили старые рыбацкие байки. — У отца даже снимок есть — стоит у борта и поднимает здоровенного тунца за жабры. И дед там же, мой дед по отцу, Йон, тот уже готов петлю на хвост накинуть, чтоб не ушел. А знаешь, как они нашли стаю? Увидели в самый обычный бинокль. Море кипело, как в кастрюле. Представь себе кастрюлю в сто пятьдесят метров диаметром! А потом, в начале шестидесятых, тунец исчез. Как обрезало. Ни с того ни с сего появился и ни с того ни с сего исчез.