Карл-Йоганн Вальгрен - Водяной

— Что тебе от меня надо? — спросила я.

— Не знаю… может, хотел сообщить, что ты вне подозрений. — Он ухмыльнулся и посмотрел в окно на осенний сад. — Шикарно живут… я имею в виду, предки Ловисы. Почти как в «Далласе». Вот-вот появится Сью-Эллен с выпивкой. Кто они у нее? Дантисты, что ли? Кажется, дантисты… Не помню… — Он перевел на меня взгляд: — Про кота Педер настучал, да ты, наверно, и сама вычислила. Даже не сам Педер, а его младшая сестра. Она аж в истерике билась, бедняжка. Педер клянется, что никому не рассказывал, но с этого все и началось. А потом, после истории с завхозом… это ведь Педер предложил мне спрятаться на даче. Мы там и раньше бывали. Это дача каких-то корешей его предков, из Буроса. Дача — громко сказано… лачуга. Правда, на берегу. В Стафсинге. Они там почти никогда не бывают, самое большее — неделя летом. Никаких соседей, вообще никого, и вдруг полиция находит меня через два дня. Спрашивается — как?

Он словно рассказывал историю из книги, но при этом плохо помнил, в какой последовательности разворачивались события. Он и сам это почувствовал.

— К тому же Педер — единственный, кто унес ноги. Штрафом отделался. А меня отсылают в какой-то интернат на следующее полугодие. Он-то утверждает, что ничего никому не говорил, а откуда же все вылезло на допросах? Странно, правда? Как ты считаешь, Доска?

Я никак не считала — не хотела ничего знать, не хотела иметь с Герардом ни дел, ни разговоров.

— А почему ты ему напрямую не скажешь, если ты так уверен?

Он допил фанту и достал следующую бутылку. Что у него там, склад, что ли, под моей курткой?

— А зачем? Я ведь могу и ошибаться… И потом, так интереснее.

Он специально держит Педера в подвешенном состоянии. То дает понять, что знает, а в следующую секунду притворяется — всё, мол, как всегда.

— Не знаю, что ты по этому поводу думаешь, Доска, но когда человек ни в чем не уверен, он на все готов. На все что угодно. Страшные вещи готов сделать. И все для того, чтобы доказать свою… как это называется? Лояльность?

— Могу я взять свою куртку? — спросила я. — Мне надо идти.

— Конечно можешь, какой разговор. Договорим только… Кстати, ты успела собрать деньги?

— Что?

— Кончай выламываться, ты же должна мне тысячу спенн. Какая разница, кто проболтался про котенка… договор есть договор.

Он все время улыбался, точно все это было шуткой.

— Ничего я больше платить не буду. Ты получил пять сотен и «Walkman». Этого больше чем достаточно.

— Пошли, Нелла, нам пора. — Томми взял мою куртку с колен Герарда и протянул мне.

Герард не мешал ему, даже развел руками, точно мы могли давным-давно получить это чертову куртку.

— Правда, теперь будет побольше тысячи. Мы же договаривались, что я получу их две недели назад. Двадцать процентов в неделю — обычный счетчик в таких случаях, можешь спросить своего папашу. Скажем так: полторы.

Я так и не поняла, при чем тут отец. И что ему ответить? Я промолчала, взяла куртку у Томми и проверила карманы, все ли на месте.

— А ты ничего в этом платье, — сказал Герард. — Оно тебе идет. Ты даже лучше среднего уровня. По шкале от одного до десяти я бы поставил тебе семь… или даже восемь. Я теперь вижу… макияж делает чудеса. И цвет помады подходит.

Меня мгновенно затошнило — появилось чувство, будто он меня лапает, а пальцы скользкие и холодные, как жабы.

— А вот и мои посыльные, — сказал Герард.

В дверях появились Педер и Ула.

— И что там происходит?

— Ловиса хочет, чтобы мы ушли, — сказал Педер, неодобрительно глянув на нас с Томми. — Меня не удивит, если она позвонит в полицию.

— Твоя главная беда, Педер, что ты начинаешь метать икру по пустякам. И не Ловисе решать, уходить нам или оставаться. — Он опять повернулся ко мне: — Самое позднее — в понедельник. На этот раз я говорю серьезно. И я не хочу больше торговаться и не хочу слышать никаких оправданий. А то смотри, не ровен час, что-нибудь случится…

Срок, назначенный Герардом, вышел в понедельник, а о нем ничего не слышно. Денег у меня все равно нет… и потом — сколько можно бояться? Будь что будет. После Рождества его отправят в интернат для малолетних преступников, так что надо только продержаться.

К тому же у меня был забот полон рот. На следующий день после вечеринки вернулся из больницы Улуф. Брат увел его в подвал и рассказал, как и что. Они чуть не шептались там, в подвале, но Томми удалось подслушать. Монстр, как они его называли, исчез бесследно. Они не знали, что и думать. Это ведь практически невозможно — проникнуть на звероферму, освободить чудище от цепей и вывезти. Ничто не взято, все целым-целехонько, если не считать задушенного пса во дворе. Сплошная мистика. Улуф облазил все углы, пытаясь найти хоть что-то, что помогло бы решить загадку, — безуспешно. Дождь нам очень помог, он смыл все следы, кроме разрезанной сетки, — в ту ночь, как я потом прочла, выпало больше тридцати миллиметров осадков. На нас братья даже не думали, но были очень обеспокоены, не связано ли таинственное исчезновение монстра с их темными делишками. На этом фронте у них тоже были какие-то неприятности, Томми так и не понял, какие именно, но они решили «залечь на грунт». Так и сказали — «надо залечь на грунт».

И мы наконец перевели дыхание. Но расслабляться было рано. Если мы хотим помочь водяному, надо выждать немного. Не показываться пока на заброшенном хуторе.

И еще одна радость — братишка решил вернуться в школу. Во время ланча он появился у моего шкафа. Выглядел как всегда, только без очков.

— Желудок победил, — сказал он с кривой улыбкой. — Не могу больше ходить голодным.

Дома никому не было до него дела, а в школе по крайней мере раз в день горячий обед.

— Хотя… я же все равно ничего не увижу, что учителя пишут на доске. Без очков я почти совсем слепой.

— Хочешь, пойду к школьной медсестре и попрошу ее раздобыть для тебя новые? Или поговорю с куратором.

Он покачал головой:

— Позже… пока-то я пришел поесть. И объяснить, почему отсутствовал. И сегодня хороший день — у нас домоводство.

— И что вы будете готовить?

— Торт из блинчиков.

Никто не поверит, если рассказать, думала я, глядя ему вслед, — неуверенная походка, чуть ссутулился… ни один человек не поверит, что кое-кто приходит в школу, только чтобы поесть. Вдруг мне стало мерзко — я вспомнила, как некоторые прятали под кучей салфеток куски недоеденной рыбы, которая им, видите ли, не нравилась. Но очки надо раздобыть как можно быстрее… я мысленно записала очки в список первоочередных дел.

Может, и у мамы был такой список, только мы не замечали. Последнее время она, похоже, ложилась спать только для того, чтобы больше не вставать. В доме с каждым днем становилось все грязнее, комнаты никто не убирал, она сутками лежала в спальне с задернутыми шторами. Отец где-то пропадал. Он приходил поздно вечером, когда мы уже спали. После Гётеборга он нас будто не замечал. Я-то была совершенно уверена — у него неприятности. Что-то произошло за эту поездку, и теперь он, как мне казалось, перепуган до полусмерти. Лейф и другие уголовники не появлялись. Наверное, вышли из игры. А может, и нет — как-то вечером я пришла домой и увидела, что отец сидит на диване и дожидается меня.