Константин Шеметов - Ослик Иисуса Христа

Как видим, их подходы к выживанию принципиально отличались. Ослик явно был в большей степени оптимист. Впрочем, и у оптимизма есть пределы.

Новая модель его гаджета с дополнительной функцией перемещения во времени получила название DARVIN Alligator и поступила в продажу как раз в канун Рождества – 24 декабря 2034 года. К февралю 35-го наметился устойчивый рост продаж, но как ни странно, продажи Ослика не радовали. В нём как будто что-то сломалось. Судя по состоянию, это был уже знакомый ему «эффект выполненной работы».

Тут так: пока ты увлечён – ты полон оптимизма и каждая минута твоей жизни имеет особую ценность. Когда же всё кончено – остаётся ждать. Здесь-то и возникают сомнения: не ошибся ли ты, и что дальше? «Не может быть, чтоб не ошибся», – отвечал себе Ослик, и в целом был прав – ведь не такой уж он и умный. Люди и поумней его переживали упадок – сделав научное открытие, записав пластинку, или пусть бы даже закончив мести улицу (у кинотеатра «Иллюзион» – здравствуйте, Олдос).

«Эффект выполненной работы» довольно известен. Не зря, к примеру, Мишель Уэльбек считал главной трудностью писателя умение ждать.

Так и случилось – отчасти от скуки, отчасти от невозможности больше ждать Ослик вернулся к своей старой идее о написании книги. «Роман – не роман, хотя бы подумаю спокойно (а переосмыслить было что)», – решил он и в марте засел за рукопись.

Однако ж, текст не давался. И тогда, перепробовав с десяток сюжетов (в основном надуманных и неискренних), Ослик наткнулся в сети университета на курсы своих лекций и электронную папку с записями. Лекции касались преимущественно искусственного интеллекта, плюс немного политики, аллюзий и цитат: от Аристотеля до Шендеровича с Новодворской. Что же до папки с записями – в сущности, это был прекрасный компромат для российских спецслужб: дневники с подробностями интимной жизни, короткие эссе (в изобилии), обличающие путинский режим, художественные рассказы, живопись и личная переписка за последние двадцать лет.

«На самом деле материал – так себе, размышлял Генри, – зато содержит реальные события и персонажи (лишь бы не начать выдумывать и не скатиться к автофикшн). Не надо ничего изобретать, а лишь придать изложению необходимую форму и сделать текст максимально понятным».

Понятным? Тут он задумался. А какое слово ещё подобрать, чтобы показать, в какой степени массовый читатель ориентирован на серьёзное чтение (и при этом не обидеть его)? В последнее время то и дело возникали дискуссии как раз на тему «понятности»: опускать ли литературу до уровня обезьяны или нет?

Позиция издателей (а с ними агентов и продавцов) была недвусмысленной: конечно опускать (это увеличивает прибыль). Писатели же (особенно в недоразвитых странах) грызлись и отстаивали каждый своё. Успешные презирали неудачников, а те в свою очередь либо нападали на успешных, либо чурались и тех, и других. «Что ж у них за коллеги такие? – рассуждали неудачники из тех, кто поприличнее: – Совсем с ума сошли. Пишет себе человек, и пишет. Ведь сразу же видно – кто честен, а кто лишь кормит „обезьян“, заискивая с властью» (или с цензурой – если уж мы об этом).

Ослик не хотел ни с кем заискивать, да и писателем он себя не считал. Иначе говоря, он был слишком скромен для удачливого писателя и прекрасно понимал, к чему всё идёт: слово становится товаром.

За словом последует образ (образ – продукт искусства), а там и любовь с ненавистью. Он вдруг припомнил оккупацию Украины (русские тогда «постарались») и недавние теракты в США – чем не искусство? Яркие и профессионально поставленные теракты хорошо продавались, вызывали бурю эмоций и становились предметом оживлённой дискуссии – как среди «обезьян», так и среди образованной интеллигенции. Подобно книжным детективам и любовным романам теракты имели бешеную популярность, а их авторы становились героями.

«На хуй таких героев», – заключил Ослик, и уже к августу 35-го закончил книгу – заведомо непопулярную и понятную лишь немногим единомышленникам.

Как тут не вспомнить его «злосчастную» диссертацию? В 2012-м её тоже поняли лишь наиболее близкие люди. Хотя, нет, – Генри стал забываться, – кое-кто понял и со стороны. ФСБ, к примеру (мужчина с выправкой коня и портфелем в ВАК), а литературный агент (довольно известная тётя из Союза писателей) даже похвалила его и дала несколько советов. Агент отметила «вполне сложившийся стиль», но посоветовала смягчить краски (а то ведь и экземпляра не продашь). По её словам, Россия в «диссертации» была показана как-то уж совсем в чёрном цвете. «Какая есть» (улыбнулся Ослик).

Его тогдашнюю работу поняли и в «Эксмо», и в «Фолио», и в ОГИ (правда, стеснительно промолчали). Поняли и в «Корпусе» (но сослались на занятость). Поняли даже в секретариате «Большой книги», отдав предпочтение депутату-фигуристке из правящей партии (депутат ещё в СССР каталась). Одна радость – небольшое издательство «Захаров». «Захаров» хоть и отказались от публикации его «труда», зато извинились («Извините, но нет») и пожелали успехов в будущем.

Как раз о будущем Ослик и писал теперь.

По сюжету, учёный-эмигрант из России разработал гаджет, стимулирующий работу ума и таким образом призванный ускорить падение авторитарных режимов. Заметим (и Ослик настаивал на этом), гаджет «не навязывал» никаких идей, а лишь «пробуждал» критическое мышление. «Чувство собственного достоинства» – мечтал изобретатель и всё надеялся на будущее.

Мобильное устройство, надо сказать, понравилось людям и пользовалось всё большим спросом, хотя эффект если и был, то крайне слабый. Пользователи гаджета хоть и становились более вдумчивыми и рассудительными, приобретённое ими критическое мышление («гражданское самосознание» – по выражению некоторых блогеров) приводило лишь к новым трудностям. Обострялись отношения с властью, а власть, будучи коварной и беспринципной, использовала техническое новшество в своих интересах.

«Ваши интересы, Генри, и интересы наших читателей не совпадают» (как же точно, блядь!), – ответили ему в одном из московских издательств на предложение о сотрудничестве. Главный редактор наотрез отказался заниматься его книгой и даже пригрозил судом, заподозрив писателя в экстремизме.

«А кто у них не экстремист?» – вопрошала Софи. Собака Софи и по себе давно знала, что к чему («у этих русских»). Она с радостью прочла рукопись, тут же узнала главных персонажей и предложила не изменять имён. «Оставь, как в жизни», – попросила Софи, и Ослик оставил. Никто, тем более, не возражал. Наташа Лобачёва, таким образом, осталась Наташей Лобачёвой, Лена Гольц – Леной Гольц (впоследствии – Смит), Эльвира Додж – Эльвирой Додж (после эмиграции – Томоко Нодзаки), Марк Лунгу – Марком Лунгу («Марронье», хотя спросить тут было некого) и так далее.