Константин Шеметов - Ослик Иисуса Христа

Путешествие на Марс, таким образом, вполне соответствовало настроению Джони и выглядело, словно продолжение его опытов с браслетами «Последнего свидания» (только без браслетов). Что касается Россохиной, Vi с радостью приняла его предложение лететь вместе, хотя и рассчитывала вернуться. «Вернуться на Землю при первой же возможности» – значилось в её контракте как обязательное условие.

А вообще отношения Джони и Vi вызывали у Ингрид смутные подозрения. Казалось, они и любили друг друга, и одновременно устали. Тем не менее пара выглядела на удивление гармонично. Между ними будто существовала особая метафизика, как если бы они жили в некоторой системе «нейронов и ангелов»: их нейроны колебались бы в такт, а ангелы занимались бы бытом.

«Идеальная стратегия в сложных условиях, – заключила Ингрид, и тут же задалась вопросом: – А смогут ли и они так с Осликом?» Вынести бы, и правда, быт за скобки, оставив лишь колебания. Единственное, что их с Осликом пока связывало – его долгая (и во многом придуманная) любовь к ней. Никаких «нейронов с ангелами» она не заметила, да и вряд ли заметит. К тому же они чрезвычайно откровенны друг с другом, а с такой честностью (патологической честностью) вряд ли вообще возможна какая-либо метафизика. Иначе говоря, если «ангел» и был, то он попросту стерёг их безумства у входа в истинную близость.

«Не входи! Порошок!» – то и дело вспоминала Смит традиционное объявление на любой из железнодорожных станций России. Этот «порошок» прочно засел у неё в голове. И даже теперь, на далёком острове Танэгасима, Лена Гольц нет-нет, а и оглядывалась вокруг: нет ли где зловещего порошка? Нет, порошка здесь не было. Был прохладный дождик, солнце, радуга, скалистый берег, ракета вдали и астероид в синем небе.

Ингрид нравилась Катя (или как там её – Лена Гольц, проводница из Облучья и выпускница Сорбонны). При её появлении у Ренар (и не только у неё, судя по реакции остальных) поднималось настроение. Редкое качество человека – радовать окружающих уже одним своим присутствием. Смит не была красавицей в традиционном смысле, зато она будто излучала свет. И совершенно не важно – улыбалась ли она или размышляла о своём «порошке». Что за «порошок», никто так и не понял, да оно и не надо – подобный «порошок («Не входи!») есть у каждого, не сомневалась Ингрид.

Вот и теперь, наблюдая, как Смит чертит на песке неясные символы и будто играет с ними, Ингрид прониклась ощущением праздника. Вероятно, это был детский праздник – Смит даже внешне напоминала девочку. Умную такую, начитанную, прекрасно воспитанную и хоть повидавшую немало ужасов у себя на родине – всё ж таки девочку. Впрочем, и тут – одни плюсы. Детские черты лица придавали ей сексуальности, а что до общения – никаких затруднений при общении с нею ни у кого не возникало.

Да и не могло возникнуть. В любом окружении Смит чувствовала себя на месте. Образно выражаясь, весь мир был вагоном, а она в нём проводницей. Поезд мчал со всей дури в будущее. Вид за окном сливался в монотонную картину будней. «Нет, – заключила Ренар, – не зря Ослик запал на Смит в поезде „Москва – Улан-Батор“».

Запал, и вот они летят на Марс.

До старта, между тем, оставалось чуть менее пяти суток. Пошли последние 120 часов земной жизни наших друзей. И тут из воды появилась морда японской мурены. Вот что подумала мурена, завидев астронавтов: «Справа от меня красивые астронавты, слева – горный массив, тянущийся к горизонту. Вдали виднеется ракета – видно, полетит в космос. Счастье здесь и сейчас». Мурена оглянулась и в какой-то момент встретилась глазами с Ингрид.

Ингрид и вправду заметила мурену – благородное существо, похожее на змею и с угрюмым выражением Ван Гога на морде.

Мечта о далёком путешествии довольно свойственна людям, и, ясное дело, организуя экспедицию на Марс, Ослик в немалой степени идеализировал события. Ингрид не сомневалась, что так и есть, а соображения мурены лишь подтверждали её правоту: счастье не может быть запланированным, но уже сама попытка заглянуть в будущее приносит радость, а заодно и сиюминутное счастье.

Третьего сентября 2034 года Генри Ослик – русский эмигрант и профессор Ширнесского университета получил письмо от Лиз Рэйчел из патентного бюро в Лондоне. Уже долгое время Лиз занималась изобретениями Ослика, а в этот раз неожиданно сменила тему и попыталась доказать (весьма аргументированно, заметим) рациональность сиюминутного счастья. По её мнению счастье не может быть запланированным, но уже сама попытка заглянуть в будущее может принести радость.

Лиза ссылалась на исторический опыт и даже привела одну мысль из фильма «Голодные игры», поставленного по одноимённому роману Сьюзен Коллинз (The Hunter games, реж. Гэри Росс, в гл. ролях Дженнифер Лоуренс, Джош Хатчерсон, США, 2012). Вот что она писала: «Немного надежды будет двигать нас вперёд, поможет работать, поможет играть свою роль в системе. Она будет двигать нас, когда мы голодны, и толкать нас вперёд, когда страх или отчаяние угрожают овладеть нами. Есть, правда, некоторый риск. Немного надежды – хорошо, слишком много надежды – опасно». И дальше: «Лучше всего жить сегодня и сейчас, Генри. К тому же „сегодня и сейчас“ – подспудно и есть наше будущее. Ожидание будущего», – добавила Рэйчел.

Итак, ожидание красоты – и есть красота.

До Большого взрыва не было времени, не было ожидания, не было замысла, не было Бога и вообще ничего. Не отсюда ли и преимущественная ценность «статического» искусства (живопись, архитектура, лепка, к примеру – как в случае с Собакой Софи, и т. д.)?

Может, и отсюда. Ведь динамика отнимает время. Драгоценное время для размышлений. Независимое развитие сюжета (спектакль, кинофильм, цирк и пр.) отдаляет анализ, снижает концентрацию на деталях, а при завершении действия зритель и вовсе часто не помнит, о чём «кино». В лучшем случае он испытывает эмоциональный стресс. Вместо анализа зритель переживает, и зачастую даже не может определить главную идею. Никто толком уже не знает – что произошло и произошло ли.

Взять те же «Игры» («Голодные игры»). Одного этого фильма уже было бы достаточно, чтобы возненавидеть насилие, прозреть (к чему всё идёт) и покончить наконец с диктатурой. «Игры» имели прекрасный прокат по всему миру, включая страны с диктаторскими режимами – от РФ до Уганды. Но нет – не дошло. Или зритель отупел, или действительно – слишком много динамики в киноискусстве. Человек искренне сочувствует героям или восторгается ими, но на этом и всё. Ему бы роман почитать, да кто ж будет читать Сьюзен Коллинз (это на Западе у неё миллионные тиражи, но не здесь)? Те, кто читает Сьюзен Коллинз «здесь» – уже давно на Сахарова, Болотной или Майдане (ждут остальных, а их всё нет).