Александр Ольбик - Ящик Пандоры

Дарию было любопытно узнать, какими словами закончил жизнь человек, которого в пример ему ставила Пандора.

– Он написал: «Я не могу справиться с собой, и все опротивело. Поцелуйте и берегите детей, я их любил больше всего на свете».

– Не верю! – решительно заявил Дарий. – Если бы любил, не сделал бы этого. Ведь теперь его дети будут ходить под знаком детей самоубийцы, как до этого было с самим Мусеем.

– Но тогда что значат слова «я не могу справиться с собой»? Я поняла так, что у него была маниакальная тяга к самоубийству… А это серьезное заболевание, по себе знаю…

Дарий обнял Пандору, сказал:

– Пожалуйста, только без параллелей, идет? У тебя нет ничего такого, с чем мы не можем справиться. Ты не одна, а вдвоем мы своротим горы, уразумела?

– И все же я его понимаю.

– Пожалуйста, заткнись, если не хочешь, чтобы я сейчас зашел в море и не вернулся. Впрочем, художники умирают с похмелья или от СПИДа, но никогда не в петле, не от пули. А уж тем более не от угарного газа.

– Откуда он может взяться, если у тебя нет машины.

– Это не проблема, можно засунуть голову в развилку вон того дерева, – Дарий указал рукой на зеленеющую гряду сосен, – и прости-прощай, мама. Но повторяю, такие глупости не для нас с тобой. Вот сейчас вернемся домой, я сяду за мольберт, подправлю свои картины и завтра же отнесу в какую-нибудь гостиницу. Говорят, там отдыхают польские туристы, а они, как ты знаешь, когда-то были моими самыми лучшими покупателями.

– Это было давно, когда Латвия еще не была в Европе…

Дарий тут же вспомнил Григориана и его рифму, очень неблагозвучно, хотя и очень точно сочетающуюся со словом «Европа».

– Да нет, дело не в этом, просто в Польше очень много славян, которые в пейзаже что-то понимают. Смысл жизни не в компьютерах, не в ракетах и даже не в деньгах…

– А в чем же тогда? В сексе?

– Секс… Да, в определенном возрасте это необходимо, я, например, ярый его апологет… Но в последнее время я стал кое-что переоценивать… Не все счастье в сексе, есть вещи более значимые… – Если бы Дарий мог слышать себя со стороны, он бы поразился своей неуклюжести и лицемерию, с какими он готовил почву к отступлению. Налицо был бунт против идеологии Кама Сутры, да и как иначе, если крайняя плоть на глазах превращается в мочалку, если сам Артефакт уподобляется Пизанской башне и если… Дальше он не стал думать. Противно было осознавать, что грядет эпоха безвозвратной секс-абстиненции…

Пандора искоса взглянула на него и без улыбки подъелдыкнула:

– Смешно такие речи слышать от тебя. Могу поспорить на что угодно, что сегодня же вечером ты будешь канючить, чтобы я тебе сделала аку…

– А ты, как резаная свинушка, будешь вопить: «еще, еще»… Ты только с лица пресвятая мадонна, а внутренне ты… ты… самая настоящая, – Дария несло, как несет машину с отказавшими тормозами к обрыву.

– Заткнись, кретин! Еще одно слово – и я развернусь и уйду.

– К кому? К этому узкоглазому Чингисхану?

– А хоть бы и к нему. У него есть деньги, и он настоящий мужчина.

От таких слов у Дария челюсти свело судорогой, а с языка скатилась капля ядовитой слюны. Он остановил Пандору и, развернув лицом к себе, изрек:

– Вот когда меня закопают, как Мусея, тогда ты пойдешь куда угодно и к кому угодно, а сейчас давай-ка помолчим и подышим морскими ионами…

Но у Пандоры было другое мнение.

– Не сдвинусь с места, пока ты не попросишь прощения.

– А за что? – Дарий сделал святую мину и полез в карман за сигаретами. Это его правило: когда нечем крыть, предпочитает занять рот дымком.

– За грязное оскорбление, которое ты мне чуть не нанес… Ответь, кто я такая последняя? Блядь, шлюха – кто?

– Ни то, ни другое. Ты и я – мы оба жертвы сексуальной революции…

Она просто поедала его своими змеиными глазами, пытаясь понять и отсеять издевку от покаяния. А Дарий притянул ее к себе и поцеловал в губы. Пахнуло вином и луком, которого было очень много в зеленом салате.

– От тебя несет враньем, – сказала Пандора, и они пошли дальше, в сторону возвышающегося над дюнами маяка.

– Ладно, не психуй, я еще не простил тебя за твою выходку с этим Монголом. Ты же знаешь, тот, кто не любит, тот и не ревнует… – Про себя он подумал о другом, когда-то вычитанном: «Что бы там ни было, никогда не принимайте жизнь слишком всерьез: вам из нее живым все равно не выбраться».

И Пандора, словно демонстрируя свою лояльность и в знак примирения взяла его руку и положила ее себе на талию. А сама обняла его за плечо, и так они начали новый виток своей неповторимой и, естественно, единственной жизни…

Стояла пора, когда чайки улетают от моря к жилым домам, а вороны, наоборот, пикируют к морю, ибо те и другие поменяли меню и то, что для вольной морской птицы было позором (околачиваться возле помоек), теперь стало новой и обильной средой обитания. И вороны в выброшенной морской траве нашли для себя много такого, что делает крылья и клювы этой мудрой птицы еще крепче, а зоб, набитый ракушками и янтарем, способен переварить самую костистую рыбу, выброшенную на берег штормом…

Нет счастья в бездействии.

Сначала она воцарилась в сердце Дария. Из картин, которые после реставрации он отнес в отель, были проданы только две: «Весенняя завязь» и «Старый баркас в Асари». Поляки действительно заполнили почти всю гостиницу, но это уже были другие поляки. Если в начале и середине 90-х сюда приезжали мелкие спекулянты, среди которых были и «живописцы», покупавшие картины местных художников и затем перепродававшие их в Польше, то нынешний контингент сплошь состоял из сытых-пресыщенных и уже вкусивших большие барыши дельцов, для которых местный пейзаж представлял такую же ценность, какую для местного пейзажа представляли сытые поляки. И картины, которые Дарию посчастливилось продать, приобрели не иностранцы, а местные сотрудники отеля – секретарша президента и электрик, который собирался в гости в Израиль и который умно полагал, что лучшего презента, чем пейзаж Юрмалы, для дядьки в Израиле, бывшего юрмальчанина, придумать просто невозможно. Однако деньги, заработанные на продаже картин, оказались очень малой, если не сказать ничтожной заплатой для прикрытия огромной дыры в семейном бюджете. Шестьдесят латов… Чтобы уплатить задолжность по счетам за квартиру, электроэнергию, телефон, воду, требуется сумма, в пять… шесть… семь раз большая вырученной за «святое искусство».

И, возможно, от беспощадной неопределенности и невозможности разделить деньги по приоритетам Дарий зашел в пивную и взял два бокала пива. И соленые, пропитанные чесночным соусом черные сухарики. Он вышел на улицу, уселся за большой, ничем и никем не обремененный стол и в одиночестве, попивая прохладное пивко, мелкой рысью пробегал по своим мыслям, стараясь ни на одной из них не задерживаться. Он рассеянно посматривал на пожухлые кусты бузины, поникшие клены, сквозь ветви которых прорывались еще довольно улыбчивые и теплые лучики солнца. Несколько зайчиков играло на столешнице, парочка самых активных из них шалила на боках пивных кружек. И понемногу Дарию становилось хорошо и даже беззаботно, хотя он ни на минуту не забывал о том инциденте с Монголом, и о том, что деньги проиграны, и даже те, которые он выделил Пандоре на туфли. А тут еще сюрприз преподнесло жилуправление, пригрозившее подать в суд за неуплату долгов за квартиру и прочие комуслуги… «Но где же выход, черт подери? Ага, вспомнил: чаще всего выход там, где был вход. Кто это сказал? Скорее всего, такой же, как я, придурок, у которого в кармане минимум, а запросов максимум… Ладно, выкрутимся, не может же фортуна быть вечной динамисткой. Вот попью пива, дойду до «Мидаса» и поставлю все деньги на тридцать ударов. Все равно эта сумма меня не спасет, а риск прибавляет в крови тестостерона и выводит из нее же холестерин… И если повезет…» Но тут же, как он того ни желал, его мысли остановились на малоприятном образе своего Артефакта с его чрезвычайно суженой и измочаленной крайней плотью, будь она неладна, в связи с чем попытался вспомнить имя хирурга, которого в день похорон Мусея, ему рекомендовал Петроний. Однако на ум ничего вразумительного не приходило. То ли Мальва, то ли Карва, то ли Курва… Но когда допивал вторую кружку пива, вдруг вспомнил: хирург Кальва. Да, именно так, а не иначе: Кальва, Кальва, Кальва… А для него тоже нужны деньги и с десяткой к главному спецу больницы идти стыдно. Даже позорно, тем более ему, Дарию, известному в городе мазиле… «Конечно, можно отделаться бартером: Кальва делает мне обрезание, а я ему – пейзажик родной и любимой Юрмалы…» Так многие поступают, и Дарий знает, что именно таким образом расплачивался с Петронием Кефал, когда тот залечил ему трепак. Но Дарий не Кефал и даже не Селим, которого Дарий увидел в конце аллеи. Тоже мазила, но с недавних пор переквалифицировавшийся в мазилу-абстракциониста. Модно и прибыльно, ибо болванам с деньгами легче сбыть мазню абстрактную, нежели мазню реалистическую.