Александр Ольбик - Ящик Пандоры

– Ну чего ты бесишься? – сказала она и тут же отвернулась и отошла от двери. В ее тоне слышалась тревожные нотки Дездемонны, перед тем как на ее горле сомкнулись пальцы мавра…

Но Дарий, накапливая в себе непререкаемую правоту собственника, вошел в помещение и осмотрелся. Справа, из подсобки, доносился мужской голос, который через секунду проявился в виде человеческой фигуры… директора по коммерческим вопросам с монголоидными чертами лица. Прижимая телефонную трубку к уху и на ходу разговаривая, он обошел остолбеневшего Дария и скрылся за дверью. А тот, словно и впрямь парализованный столбняком, пытался соединить несоединимое. То есть хотел понять, как его Пандора будет выкручиваться. Он подошел к ней, сидящей на одном из диванов, и бесконечно долго ждал, когда наконец она начнет излагать свою легенду. Поставил у стола пакет с картинами. Затем он прошел дальше и под опущенной к столу подвесной лампой увидел сервированный столик с недопитой бутылкой «Мартеля», двумя рюмочками, пластмассовыми тарелочками, на которых были набросаны бутерброды-канапе с красной икрой и копченой рыбой. И половинка ананаса, гроздь черного винограда, бананы…

Он нагнулся и что-то поднял с пола.

– Что ты теперь скажешь? – обратился Дарий в тишину, отправляя в рот сорванную с ветки виноградину. – И он снова подошел к Пандоре. – Ну, объясни, какой форс-мажор заставил тебя… И вообще, что это за светский раут? Может, объяснишь, что это? – двумя пальцами, изображая брезгливость, он потрясал поднятыми с пола ее розовыми трусиками.

Впрочем, пустая фразеология. Слова, брошенные на каменистую почву. Глухой да не услышит лепечущего нищего. Дарий подошел к Пандоре и силой поднял ее с дивана. И сделал то, что определялось чрезвычайной ситуацией: просунул руку под юбку, и рука коснулась совершенной наготы…

– Где твои трусики? – стараясь удерживаться в границах здравого смысла, спросил разбухающий от негодования Дарий. – Ну ты, виньетка ложной сути, отвечай или сейчас произойдет такое… и, уверяю тебя, это будет неподсудно… Ну? – и он, стервенея, начал хлестать ее по лицу ее же аксессуаром.

Но тщетно… Бесполезно нукать и вякать… Последовала сплошная ахинея: она, видите ли, торопилась на электричку и не успела наде…

– А пьянство на рабочем месте?

– Он хотел со мной посоветоваться…

«Вон оно что… посоветоваться… Коммерческий директор захотел посоветоваться с только что принятой на работу уборщицей…»

– И о чем же? Только не завирайся…

– О разном… Честное слово, не вру…

Дарию и крыть нечем. Понимая всю глубину и нерасторжимость светотени, композиционных тонкостей и целокупной золотоносности искусства, тут он был бессилен. Сплошной черный квадрат. Ни намека на здравый смысл или психологичность. И точно такую же позицию занял его несмышленый Артефакт: он вопреки логике и наперекор печали, которая заструилась по венам Дария, принял вызов судьбы и восстал во весь рост. И хотя Дарий, осознавая свою неспособность к сопротивлению, а также и то, что суть его слабости заключается всего лишь в химических процессах, происходящих в мозгу, он тем не менее слишком близко к сердцу принял притязания Артефакта. Тем более, когда вспомнил, что в прошлый свой приход на этот производственный участок, начатый ими Акт был прерван по причине вторжения того же директора по коммерческим вопросам, у которого такое сходство с лицом Тамерлана…

Дарий взял Пандору за руку и подвел к столу. И, не снимая с нее юбки, усадил на его край, расстегнул молнию. И делал это жестко, мстительно. А мстительноть – коронация честолюбия. Яд, от которого гибнут и жертва, и палач. И хотя Пандора находилась на самом краю столешницы, Дарию пришлось приподняться на цыпочках, поскольку стол был выше уровня Артефакта. И в это мгновение ее расслабившийся язык шептал ему на ухо: «Дай честное слово, что ты не будешь сегодня скандалить… Я тебе не изменяла, я люблю тебя…» И Пандора издала такое звукосочетание, которое повергло Дария в умиление, и он, плотнее прижав ее к сердцу, вышептал: «Клянусь, не буду, только придвинься немного поближе…»

Но ведь известно: когда е…, города берут, а вые…, деревушки жалко… И конечно, после того как с физиологией было временно покончено и они пришли домой, выяснения продолжились. Но уже без прежнего накала. И, несмотря на всю непсихологичность Пандоры, она и на сей раз перехитрила его, и Дарий, чувствуя это и желая последнее слово оставить за собой, заявил:

– Если еще раз подобное повториться… – ну и так далее, и тому подобное, что было и что будет до конца подлунного мира пустым звуком.

Оставив Пандору на кухне, он отправился к трюмо, чтобы выяснить причину нестерпимой боли, охватившей Артефакт в момент овладения… Да, в компанию к Пейрони явно напрашивалась еще какая-то гадость с конечной плотью. Она приняла подозрительно белесый оттенок и ни в какую не желала заворачиваться. «Вот и кранты, – подумал Дарий, задумчиво вертя в руках Артефакт. – Надо искать замену Петронию…»

Они допили кьянти, доели то, что осталось в холодильнике, после чего Пандора пошла в свой палисадник, а он сел за мольберт с намерением подлечить картины, так беспардонно поруганные шайкой Орхидеи. И так увлекся, что не сразу услышал заполошный крик, несшийся с улицы. Он подошел к окну, которое выходило в ту часть двора, на которой ветшала двуэтажка, некогда принадлежащая курортной системе и в которой жили в основном пенсионеры, отдавшие этой самой системе свои полноценные мигрантские жизни. Дарий увидел пенсионера Асафа, едва ковылявшего по тропинке, ведущей от сараев, и несшего перед собой корзину с бельем. Когда-то он был шофером-экспедитором, работал на продбазе и не знал проблем с пропитанием: каждый рейс с базы в здравницы он непременно совмещал с поездкой домой, где оставлял часть казенных продуктов, и делал это без стыда и раскаянья. Катался как сыр в масле. А теперь бедный Асаф, спившийся в доску, а потому потерявший большую часть энергии в борьбе с болезнями, едва-едва передвигая ногами, испытывал страшное сердцебиение и не менее страшную одышку. Однако при всех недомогах он продолжал посещать подпольную лавочку, где ему по дешевке отпускали отраву, прозванную «белой сиренью», наверное, в честь улицы, на которой сие покушение на людей осуществлялось.

Дарий видел, как Асаф, поставив корзину на крыльцо соседки Ассии, стал дико озираться, как будто поблизости раздался вой гиены. Но то был крик Медеи, и Дарий, позабыв об Асафе, выбежал из дома на улицу, где и застал запоминающуюся на всю жизнь картину. Медея с распущенными волосами сидела в кустах девясила и, опустив голову в колени, издавала такой модуляции вой, что Дарию пришлось заткнуть уши и закрыть глаза, чтобы не слышать и не видеть страданий соседки. Возле нее с расширенными от испуга глазами, стояла дочь Конкордия, которую поддерживала Пандора, тоже с искаженным от какого-то ужасного известия лицом. Тут же, на лавочке, в какой-то неестественной позе застыла Сара, одетая в темный костюм, на голове которой колыхалась на ветерке газовая черная косынка. Явно траурный мотив. «Неужели опять что-нибудь случилось с детьми Мусея?» – подумал он, но тут же до его слуха донеслись слова Пандоры: