Александр Ольбик - Ящик Пандоры

И Дарий, застывший на месте, несколько мгновений размышлял, как ему поступить в столь экстравагантной, очень даже нештатной ситуации. Сохраняя молчание и подчиняясь внутреннему возгоранию, он поставил на стол бутылку с вином, положил сигареты с зажигалкой, а сам уселся в кресло и почувствовал себя зрителем партера. И, видимо, его присутствие взбодрило и каким-то образом простимулировало Пандору, ибо она стала проявлять большую активность, вовлекая в процесс истуканисто застывшую партнершу. Более того, Пандора начала ее раздевать, и Конкордия, подобно тряпичной кукле, подчинялась, поднимая одну руку, чтобы удобней было снять кофту, вторую… Такой же пируэт сотворила с ногами, когда Пандора снимала с нее трусики. Потом Пандора сама разоблачилась, при этом все движения производились с закрытыми глазами, и обе они походили на сомнамбулы, подверженные лунатизму и лишенные сознания. И началось то, что показывают по ночному каналу: те же ужимки, то же лизание тел, тот же взаимно вменяемый минет, словом, все то, на что способны дешевые телелесбиянки. Ни творчества, ни вдохновения. Однако что касается вдохновения… Нет, они обе горели в холодном огне, внутренний ток терзал их плоть, что выражалось через нездоровую бледность лиц и сбивавшееся дыхание… И, естественно, глядя на этот вальс-бостон, у Дария тоже загорелось нутро, в низ живота ударил фугасный снаряд, и его Артефакт, словно геройский панфиловец, поднялся во весь рост, готовый выйти из окопа. На вид вроде бы гренадер, а по существу – мочалка, которой пришел срок отправляться в мусорное ведро. Но ведь не зря творилась сексуальная, пардон, революция, хотя, по его пониманию, от такой революции никакой поллюции… Но когда Дарий, отбросив условности (о чести и совести ни слова!), расшнуровал и скинул с ноги одну кроссовку, увидел торчащий из носков давно не стриженный ноготь большого пальца, пыл его угас. Он ощутил всю нееестественность и нелепость своего присутствия в данной точке существования, и его мысли, подобно вишневому клею, призрачно застыли на коре древа жизни. Не снимая припаренных носков, он поднялся с кресла и вышел в прихожую. И уже там, перед овальным зеркалом, на котором когда-то Пандора написала для него «Я тебя люблю!» и на котором в недалеком будущем начертает ему свой приговор, он поймет, насколько иллюзорен и абсурден мир, из которого ему лучше всего исчезнуть.

Взглянув на водопроводную трубу, идущую под потолком из квартиры Григориана, он понял, как должен поступить. Подтащить тубаретку не проблема, проблема подвески… шнура, веревки, бечевки, ремня, вожжей, телефонного провода или чего-то другого, что выдержит и со стопроцентной уверенностью разорвет соединительные жилы вместе с шейными позвонками. Хорошо бы струну, та только разрежет аорты, но ничего не порушит. И, вспомнив серый день 9 марта одного давно минувшего года, он вошел в другую комнату и вытащил из петель халата пояс, решив до конца быть подражателем чужой трагедии. Но пояс оказался коротким и вряд ли соответствовал предначертанной цели… А если не дотягиваться до трубы, а с помощью дверной ручки? Слишком низко, никакого разгона да и поза будет скомканная, коленопреклоненная. Он думал за тех, кто будет после взирать на его труп, когда его душа со скоростью невидимой молнии уже будет возноситься к небесным лагунам.

Повесив на ручку двери пояс, он заглянул в овал зеркала и увидел в его отражении безобразный лик реалиста , у которого отсутствовали рот и глаза. И это его не удивило, ибо и он сам был незрячий и безголосый. И сколько было сил и напора в его шейно-плечевом аппарате, он наотмашь головой подался вперед, стараясь проскочить в отраженный мир, спастись в его застылой никчемности… Однако ничего, кроме боли в теменной части головы, не ощутил. Он отрикошетил от зеркала, словно был осколком, а зеркало – бронированной, непробиваемой плитой.

Дарий вытянул шею и провел рукой по недобритым местам на щеках, по острому кадыку и, озаренный новым приливом суицидной похоти, ринулся в комнату и вытащил из ящика угольный карандаш. Вернулся с ним к зеркалу и приступил к гриму. На шее, следя за пульсацией сонных артерий, провел две жирные черные полосы, вокруг кадыка нарисовал несколько колец, затем принялся за лоб и, не пропуская ни единой морщинки, избороздил его мелкоячеистой сеткой. Под глазами начертил несколько продольных линий и на каждую из них насадил по нотному знаку. Он слышал внутри своего существа музыку, ликующую и зовущую в сине-золотистые дали детства.

Придирчиво осмотрев себя, он по привычке заложил карандаш за ухо, а сам направился на кухню. В ящике стола выбрал самый большой нож-пилу, провел по нему большим пальцем и снова вернулся к зеркалу. Приложил клинок к одной из сонных артерий и уже сделав раздвижной жест, за которым должно было последовать впивание зубьев ножа в тело, как что-то за дверью стукнуло, послышались сбивчивые шаги по лестнице, и Дарий, отвлеченный странными ночными звуками, самосохранился. Опустив руку с ножом, он начала приходить в себя.

Вернулся в комнату, где предавались ласкам Пандора с Конкордией, и, как ни в чем не бывало, спросил:

– Мамзели, кто за то, чтобы выпить винца?

– Мы согласны, – ответила Пандора и накинула на колени Конкордии ее платье, а в лицо бросила ее форсистые трусики. И, приподняв зад, Конкордия стала надевать трусы-ленточки, стыдливо прикрыв изумительной формы выпуклости платьем. Пандора, поднявшись с дивана, сделала шаг к Дарию и, увидев на его лице боевую раскраску, покрутила у виска пальцем.

– Тоже мне ирокез выискался… – И вышла из комнаты.

Поднялась и Конкордия, пряча глаза, одернулась, поправила волосы и тоже вышла. Стукнула наружная дверь.

В ванной плескалась Пандора, а Дарий, пребывая в сиюстороннем мире, присосавшись к горлышку бутылки, утолял жажду, и ощущал нехорошую саднящую боль в области… «Наплевать, – хорохорился разгоряченный художник, – закончу у Флорика сказки, схожу к доктору, но пока ведь все функционирует нормально… В конце концов, главное не в крайней плоти, а в конечном результате…» И он принялся обуваться, чтобы быть готовым к любым неожиданностям.

А неожиданности, причем в какой-то степени спасительные для Дария, не заставили себя долго ждать. В доме вдруг начался неожиданный ажиотаж, беготня по лестнице, крики, шум машин, напряженные возгласы… Пандора, вышедшая из ванной, тоже насторожилась и пошла на кухню, чтобы посмотреть в окно – кто и почему шумит… И, отодвинув занавеску, увидела силуэты людей, причем некоторые из них были в белом. За кустами проглядывал бок микрофургона.

Дарий тоже, заметив в окне смущающие ночь передвижения, пошел на выход. К нему присоединилась Пандора. А когда они спустились вниз, то увидели лежащего на скамейке Григориана, а возле него людей в белых халатах. И тут же стояла трясущаяся в нервном ознобе Лаура, которая одной фразой расставила все точки над…