Патрик Бессон - Закат семьи Брабанов

— Мелкое преступление? — участливо поинтересовался папа.

— Неуплата налогов, — ответил мужчина, униженно и стыдливо опустив голову, что понравилось всей семье, кроме Синеситты, находившейся в тот момент на кухне.

Мама предложила ему войти, и незнакомец принял приглашение с неестественно важным видом, словно желая показать, что вполне осознает, какую честь ему оказывают, какое проявляют милосердие, и как он благодарен за это полнейшее отсутствие предрассудков по отношению к бывшему заключенному.

Калитка открылась со своим обычным скрипом, который теперь, много лет спустя, кажется мне неприветливым и удрученным. Мужчина вошел в сад, принюхиваясь к дому и его обитателям, как тигр принюхивается к свежему мясу. Он поднял голову, посмотрел на синее небо с явной жаждой славы и с какой-то фривольностью прикоснулся к стволу вишни. Заметив мой подозрительный взгляд, он поспешно отдернул руку.

— Это чей день рождения? — спросил он.

— Ничей, — ответил папа. — Мы, как и каждый год, отмечаем наш отъезд в отпуск.

Мои родители не просто умели лгать, они обожали это делать. От них невозможно было узнать правду. Папа долгое время утверждал, что его дед был кузнецом, пока я не обнаружила в мемуарах генерала Гольени, что Виктор-Эмманюэль Брабан (1812–1901) заседал в Государственном совете. Мама уверяла, что была медсестрой французского экспедиционного корпуса в Индокитае, где и встретила папу. Однако папа оспаривал эту версию, утверждая, что они впервые увиделись на вокзале в Шамони, когда работали организаторами горного отдыха пенсионеров. Когда у папы появлялась любовница, а у мамы — любовник, что в свое время случалось часто, им ни разу не удавалось подловить друг друга, настолько тщательно каждый из них фабриковал свое алиби. Может, именно из-за этого Бенито сошел с ума; и не потому ли моя сестра в тридцать шесть лет так и не нашла себе мужа, что слишком много слышала в доме лжи?

По приглашению мамы мужчина сел. Несмотря на его черные брюки со стрелками, как у подвыпившего продавца хотдогов, и бежевую куртку небогатого «черноногого» [3] Француз — выходец из Алжира. , в нем сохранилось что-то от того человека, кто до тюрьмы был бизнесменом с розовыми щеками, напомаженными волосами и слишком толстым задом, не умещавшимся на табурете в пивной на площади Терн, с оттопыренными карманами пиджака, потерявшими форму из-за счетов ресторанов и такси. Тюрьма высушила его и избавила от жира, — «Тюрьма — это учреждение по отсасыванию жира», — признается он мне позднее, во время одного из своих многочисленных приступов нежности к самому себе, в то время как моя сестра будет психически агонизировать в соседней комнате, — но его жесты и улыбка сохранили слащавость и искренность, которые когда-то соблазняли кредиторов. Он со взволнованным видом гурмана смочил губы в аперитиве, предложенным ему папой. Мои родители обожали спаивать гостей, так как не могли представить, что кто-то может сказать правду до того, как напьется или подвергнется пыткам.

— Шесть месяцев не брал в рот ни капли спиртного, — сказал мужчина. — Даже забыл, как это бывает холодно в стакане и тепло в животе.

Он с удовольствием вытянул ноги и выплеснул на землю остаток «Рикара».

— Этот стакан хорош, но я боюсь следующего.

— Понимаю, — заметила мама.

Самой большой маминой страстью, не считая жалости к людям, было желание их понимать. День, когда она никого не поняла, был для нее потерянным, особенно в том случае, если ей не удалось никого пожалеть.

Мужчина поинтересовался, почему на окнах третьего этажа установлены решетки, а на окнах первого — нет. Неужели грабители в нашем предместье летают на вертолетах?

— Бенито прыгал с третьего этажа, а не с первого, — объяснил папа.

— Это было в то время, когда он хотел завербоваться в парашютисты, — добавила мама.

— Но Совет офицеров посчитал его слишком жестоким и посоветовал завербоваться в Иностранный легион.

— В Легионе его продержали три дня и демобилизовали. По их мнению, его место было в психушке.

— Никто не собирался помещать нашего сына в психушку.

— Через несколько месяцев это все-таки пришлось сделать. Он пробыл там десять недель. В тот день, когда его выпустили, он приехал повидаться с нами. Это было 12 августа 1978 года.

Мужчина, поворачивая голову то в сторону моего отца, то в сторону матери в зависимости от того, кто говорил, был похож на зрителя Ролана Гарроса [4] Открытый чемпионат Франции по теннису. — зрителя без гроша в кармане, но тем не менее сохранившего спесь «лидера», который когда-то имел свою ложу, зарезервированную на год.

— Мы провели вместе всего минут пятнадцать, но это было ужасно, — вздохнул папа.

— Я знаю вашу историю во всех подробностях, — сказал мужчина.

Мамины глаза от стыда затуманились слезами.

— Ваш сын сожалеет о своем поступке, — произнес мужчина. — И просит прощения. Сейчас он пишет письмо с извинениями. Он сказал мне, что пошлет его в конце лета, когда священник исправит в нем орфографические ошибки.

— Он видится со священником? — удивилась мама.

— Священник — единственный человек, который навещает его. Бенито переругался со всей тюрьмой, кроме меня.

Последнее уточнение должно было нас насторожить, но оно показалось нам доказательством того, что у бывшего бизнесмена доброе сердце; хотя нам следовало сказать себе, что коль он единственный во всей тюрьме, с кем Бенито поддерживал хорошие отношения, то это как раз означало, что у него нет сердца.

— Бенито знает, что просит слишком многого, но он хотел бы, чтобы кто-нибудь из вас проведал его. Он мечтает, чтобы это были вы, мадам. Увы, ему кажется, что это невозможно!

— Невозможно, — подтвердила мама.

— Я тоже не слишком горю желанием навещать его, — сказал папа, хмуро разглядывая под полуденным солнцем свои голые ноги в матерчатых тапках и трогая через хлопчатобумажную рубашку шрам, который оставил нож моего брата на его груди.

Шестнадцать лет назад Бенито целился отцу в сердце, но, будучи левшой, второпях ошибся стороной.

Синеситта, наконец, вышла из кухни, неся поднос с тостами, намазанными икрой пинатора [5] Сорт рыбы. . Она поставила его на стол и спросила у гостя, кто он. Друг Бенито, ответил мужчина. Она сказала, что у Бенито нет друзей. Мужчина заверил ее, что Бенито в тюрьме изменился. Она поинтересовалась, знал ли месье ее брата до тюрьмы. Он ответил, что нет. В таком случае, заявила Синеситта, как он может знать, изменила тюрьма Бенито или нет? Мужчина, побежденный, опустил голову. Я иногда говорила себе, что если бы мужчины были львами, Синеситта великолепно могла бы их укрощать. Она спросила, как его зовут. Он сообщил, что его зовут Стюарт, Стюарт Коллен. Распространяя вокруг себя невероятной силы ударную волну, последствия которой я не перестаю ощущать, моя сестра пригласила его на наш маленький праздник.