Владислав Ивченко - Темнота

Дождь был сильный и долгий, смесь ливня и обложного, какая бывает осенью. Лужи росли, земля раскисала, деревья печально расставались с последними листьями. Она ползла. Она не могла переждать, потому что ждать было нечего. Нужно было только ползти или умереть. Она ползла. Она не могла умереть сейчас. Он и Леша, жизни двоих зависели от нее. Она ползла, хоть искалеченные ноги были терзаемы страшной болью, хоть изрезанная спина кровоточила. Ползла по скользкой, кисельной земле, хваталась руками за ненадежные, пожелтевшие плети жухлой травы, выбивалась из сил. За что они издевались над ней, она не знала. Были пьяны и хотели чего-то особенного. Сначала обычная программа с кулачным битьем и тасканием за волосы, потом связали и вдруг стали бить монтировкой по ногам. Нравилось слышать ее крики. Принялись за спину, у одного оказалась бритва. Подвывали ее мукам. Она теряла сознание, ей сыпали соль из спичечного коробка, на раны. Развязали ей руки и смеялись, смотря, как она старалась ползти. Оттащили ее в яму, забросали ветками. Они рассчитывали, что ей там помирать. Только не учли, что она не могла умереть. Она ползла. Оставляла кровавый след, ползла, теряла сознание, приходила в себя снова ползла. К ближнему дому села было немного ближе, но туда ей нельзя. Его могут поймать, тюрьма. Доползти домой. Она вязла в грязи, чувствовала слабость, затихнуть и не двигаться и будет хорошо. Она плакала, просила Бога о помощи, сил доползти и ползла. Уже несколько часов. Старалась не думать о пригорке перед домом. Метров сорок сквозь заросли. Но она ползла, невзирая на колючки, сучки и стену малины. Боли было столько, что она в ней тонула. Но ползла, часто даже не осознавая это.

Стук не сразу обратил на себя его внимание. Подумал на возню крыс, но уж больно монотонно. Ее по-прежнему не было. В дверь явно кто-то стучал. Явно не милиция. Немой что ли, хоть бы голос подал. Преодолевая слабость, встал в коридоре взял топор, тяжеловатый для его теперешнего состояния. Вернулся на кухню и достал из стола нож. Подходящее оружие. Прислушался. Стук и хрип. Алкаш заблудившийся. Но почему так настойчиво стучится. Решил открыть. Если он настолько пьян, то ничего не запомнит. Нож держал наготове. Темное, едва ворошащееся тело на крыльце. Включил свет, но в патроне не было лампочки. Сбегал в дом, выкрутил, прибежал, вкрутил. Она. Чуть живая, в крови и грязи. Затащил в дом, дверь на засов, свет выключил. Она хрипела и кажется улыбалась. Идиотка, она же подыхает. Выругался. Бил по лбу себя давил шута, уничтожал глупость. Остаться здесь – пришьют еще второе убийство. Пока тащил, вымазался в кровь. Ходячее доказательство. Что он мог сделать? Бежать в темноте в село? Далеко не факт, что там есть телефон. Пусть есть, пусть в районе есть на ходу скорая, есть бензин и не пьян водитель. Не больше процента вероятность этого, но пусть. Только скорая фиг доедет сюда по размокшим дорогам. Не жилец она и нечего голову себе морочить. Окровавленную одежду в печку. Рылся в шкафу, выбирал одежду по теплее и прочнее. Не удастся зиму в доме переждать, во всяком случае в этом, а другую дуру такую найти будет ой как трудно. Приглядел себе бушлат и меховую шапку, изрядно правда порченную молью. Плащ старомодный, но как раз для дождя. Деньги ей тоже не нужны, мертвому хорошо. Не хрипи и не плачь, случилось не самое плохое. Дорога жизни может трахнуть и до смерти, ничего не поделаешь, уж по такой дороге мы идем. На дорогу взял хлеб, сало и мед. Еще нож, спички и пару старых газет, соскучился по прессе.

– Прощай Александра. Встретимся в аду что ли.

Выключил свет, вышел во двор. Густой, сильный дождь, приятный с его жаром, но очень рискованный. Он слабоват, а плащ не спасет от дождя. Быстро пробьет его эта стена воды. Намокнет и могут быть осложнения. Вспомнил, что нет сапог. А в кроссовках по такой погоде это гарантированная простуда. Ждать пока кончится дождь, пусть и до утра. Кто его увидит в этой глуши. Лучше остаться. Он подумал контролирует ли шута. Держал в упряжи, не понесет. Вернулся. Она улыбнулась, дурочка, на что-то надеялась.

-До утра Саша, только до утра.

Хрипела. Он не мог заснуть при ее хрипе и не хотел ее таскать. Взял постель и примостился на полу около печи. Как она смогла доползти? Недаром говорят, что мелкие очень живучие. Другая бы давно сдохла, а эта копошится. Эх, рано. Ему бы еще день и тогда бы пожалуйста, сейчас слабоват. Начало трясти, жар, опасение как бы шут не натворил дел. Старался заснуть. И сил наберется и шут во сне безвреден. Плохо вышло. Зима на носу, он ослаблен, а нужно уходить неизвестно куда. Дом на отшибе, хозяйка лопоухая дура, сама – мечта, но недолгая. И кто ж ее так. Обкурился наверно какой-то дедушка, посмотрел порнофильм о мазохизме и решил пошустрить. Когда очухается, перебздит от страха неимоверно. Придурок. Небось у самого есть его дорога в кабинетах начальства, куда ходит он и терпит, только бы не прогнали, оставили при хлебном месте. Потом сам едет и уже он водитель, а его ухищрения терпят. Жизнь. Оттрахает по полной программе, унизит, нагадит, даст копеечку и благодари. Если он сможет придушить шута, то будет идти другой дорогой, как отец, станет хозяином и будет исключительно трахать, но никак не терпеть. Он сможет. Он не хочет кончить так, как кончают те, кто терпит. Сдохнуть, захлебываясь в грязи и собственной крови. Он победит, подчинит себе шута и избежит дороги жизни, во всяком случае в варианте, распространенном в этой дерьмовой стране. Нахвататься здесь бабок и махнуть в места, где жизнь похожа не на дорогу, а хотя бы на публичный дом средней руки.

Спал неспокойно, проснувшись почувствовал что на пути к выздоровлению. Но на закрепление успеха времени не было. Поел жаренной картошки, по которой соскучился. Выпил несколько чашек горячего чая. В комнату не заходил, не любил кровавых сцен. Она была жива, тихо стонала, видимо отходила. И так долго протянула. Нашел в кладовой галоши. Нога в кроссовке влазила. Теперь ему была не страшна осень, а к зиме что-нибудь придумает. Дождь прошел, чуть показалось солнце. Он старался идти по траве, чтобы не оставлять следов. С удивлением смотрел на канавку, оставшуюся после ее ползания. Откуда такое страстное здание жить? Ладно бы хорошо жила, а то в дерьме. Трахали ее, кто не попадя, унижали, а она лезла. Подумал, что в людях тупых, примитивных, очень силен природный инстинкт выживать. Не задумываются зачем, действуют на автомате. Человек умный не захотел бы жить в таких условиях, а эти как тараканы. Тупость своего рода щит для ее обладателя. Зато ум это меч и лучше нападать, чем оборонятся, лучше быть хозяином, чем терпеть. Он будет умен. И все правильно устроено.

Чувствовал слабость, но утром всегда легче. Переходил ту дорогу. Она действительно была похожа на жизнь в этих широтах. Разбитая, с мусором на обочинах и машин было мало.