Павел Минайлов - PR-проект «Пророк»

— Аркадий Михайлович? Очень приятно, — приветствовал его сидящий за столом темноволосый человек лет сорока в темном костюме. — Я знаком с вашей деятельностью и хочу воспользоваться вашими услугами. Тем более что про вас говорят: высочайший профессионал.

— Вы мне льстите.

— Вы ведь были сегодня у Виктора Павловича?

— Да.

— И у Александра Яковлевича, а это больше, чем простая рекомендация.

— Что ж, приятно слышать, — сказал Аркадий, хотя хотелось сказать: «Какая оперативность».

— Ну вот. Садитесь. — Хозяин показал на черное кожаное кресло рядом с диваном напротив стола. — Я хочу воспользоваться вашими услугами. И не займу у вас много времени. Но у меня необычная просьба.

— На то я и психотерапевт.

— Я хочу исповедаться.

Это было похоже на дурной сон с повторяющимся сюжетом.

— Но я не священник.

— Знаю.

— Что ж, давайте попробуем. — Аркадий все больше увязал в слипшихся сюжетах, уже зная, какие слова он услышит и произнесет.

— Аркадий, я убил человека.

Аркадий посмотрел в глаза своему собеседнику. Тот был спокоен, он словно ждал, что ответит Аркадий.

— Что ж, хорошо, что вы об этом сказали, — тихо произнес Аркадий, хотя сильно сомневался в справедливости своих слов.

— Наверное, так надо кому-то или чему-то, — задумчиво, будто прислушиваясь к своим мыслям, продолжал собеседник.

Аркадий отметил, что не знает его имени, и от этой мысли ему стало легче. Хозяин кабинета опустил глаза, скрестил пальцы рук и сжал их.

— Такое ощущение, что отдаешь половину тяжести.

— Наверное, это раскаяние. И, потом, все это — в прошлом, — только и смог выдавить из себя Аркадий, хотя чувствовал себя увереннее, чем в прошлый раз. — Должно быть, все-таки легче, когда об этом кто-то знает. И даже необязательно называть того, о ком вы говорите.

— Надо, Аркадий. То, что я вам сейчас скажу, примите как мужчина. — Я должен буду убить вас.

Аркадий почувствовал, как у него деревенеет тело.

— Это шутка? — спросил он, слыша издалека собственный голос.

— Аркашенька, а как вы думали? Остаться живым после того, что вы сегодня узнали? — С этими словами Виктор кивнул охранникам.

Тут же чья-то рука легла на плечо врача. Он инстинктивно дернулся в другую сторону, потом вскочил, налетел на другого охранника, подхватившего его под мышки. Первый ударил под дых, второй по шее. Аркадий согнулся и упал на пол.

— Не дергайтесь, — неожиданно жестко произнес человек на диване. — Вы слышали, что ваши встречи сегодня стоили десятки тысяч долларов. Как вы думаете, за что были уплачены эти деньги?

— Я никому не расскажу. Я буду работать на вас. Я того стою…

— Нет, вы расскажете мне.

— Да, я расскажу. Я расскажу вам.

Сидевший на диване брезгливо поморщился:

— Ты расскажешь — только под гипнозом. Так ты не скроешь ничего, даже если захочешь. Твоя жизнь застрахована?

Его жизнь была застрахована месяц назад. В счет зарплаты. Это мотивировалось тем, что кто-то из новых клиентов был руководителем крупной страховой компании. Страховку он носил с собой в бумажнике. Аркадий, заикаясь, произнес:

— Да, застрахована. — На его поцарапанном лбу выступил пот.

— Ну вот и отлично. Да не переживай ты так. И прости меня. Прощаешь? — Собеседник встал с дивана и сел на корточки напротив сидящего на полу Аркадия. В руках у него был белоснежный носовой платок.

— Да, конечно, прощаю. — Он жалко улыбался.

— Ну и хорошо. — Во второй руке склонившегося над Аркадием человека оказался небольшой пузырек. Он плеснул в платок его содержимое и крепко прижал к лицу врача.

— Гера, — позвал он, поднявшись, — посмотри, там в кармане должен быть ваш гонорар.

От стены кабинета отделились стоявшие там два охранника. Они вынесли обмякшее тело из кабинета.

— Так скоро перестанут страховать психотерапевтов, — пробормотал Виктор, подошел к своему столу и нажал кнопку громкой связи: — Лиза, свяжись с Андреем Александровичем: нам нужен новый врач.

Иногда в газетах в рубрике «Криминальная хроника» появляются фотографические изображения лиц трупов. Многие считают, что такие фотографии свидетельствуют о свободе печати, потому что так делают западные газеты. Правда, западных газет эти люди не читают и, наверное, никогда даже не видели.

Большинству эти фотографии не нравятся. Они стараются не смотреть на обезображенные смертью лица, и, если бы у них спросили, они сказали бы, что такие публикации необходимо запретить. Ни те ни другие не знают, что эти публикации предназначены только нескольким людям. Им они крайне необходимы, тем, для кого свидетельство смерти — гарантия тайны.

«Темнота черной выпуклой грудью тяжело опускается в чашу заполненного до отказа стадиона. Как будто ночь просочилась и затопила, растворила в себе громадное пространство крытой арены. Пророк стоит на огромном помосте, возведенном специально для этого выступления. По помосту, бурля, ползет искусственный туман. Десятки красных прожекторов освещают обнаженный торс Пророка кровавым светом. Казалось, он истекает кровью и плывет над потоками крови. Его могучая открытая грудь беззащитна, как открытая рана, его простертые вверх руки кажутся высеченными из гранита. Его мощный голос идет из глубины всего его существа — его прекрасного тела и его могучего духа. Голос гремит над стадионом, раскатываясь над трибунами, над головами тысяч и тысяч людей, рыдающих, немых, поднимающихся со своих мест, тянущих к нему руки…»

— Неплохо-неплохо, — сказал Фимин Вернеру, отрываясь от текста сценария. — Вы сумеете сделать что-то подобное?

— Вопрос денег.

— Не проблема. Вы обещаете?

— Не впервой-с.

— Я хотел бы посмотреть на это.

Над стадионом сгущалась тьма. Трибуны тонули в ней и были похожи на звездное небо — тысячи людей держали над головами бенгальские огни и горящие зажигалки. Из ложи, где сидел Фимин, зрелище было просто фантастическим.

Многократно увеличенное изображение фигуры проповедующего Пророка дважды повторялось огромными экранами стадиона. Крохотная красная фигурка парила над багровыми, стекающими с помоста клубами, и казалось, что это багровые клубы изливаются из Пророка, стоящего в центре помоста. Он был похож на гордую могучую птицу, которая парит вдали. Огромная площадь стадиона подчеркивала его одиночество и власть над пространством. Пространство было частью его. Как одинокий орел един с циклопическими каньонами и скалами, над которыми он пролетает, так Пророк был немыслим без этого пространства, над которым довлел его голос, в центре которого летело его кроваво-красное тело.

Приклеенный к щеке пластырем телесного цвета микрофон такого же цвета не был виден даже на экранах. Илья вещал: