Виктор Дьяков - АРМЕЙСКИЕ БУДНИ сборник рассказов

Таким образом, в результате столь несчастливо сложившихся обстоятельств, Пупков уже собирался отбывать восвояси, как вдруг в палаточном лагере абитуриентов объявился некий подполковник-грузин, преподаватель такого же училища, но располагавшегося в северокавказском городе Орджоникидзе. В том училище, по ряду специфических причин, конкурс среди поступающих из года в год не превышал полчеловека на место и для укомплектования сего военного учебного заведения ежегодно отправляли таких вот вербовщиков в другие училища. Подполковник, увидев оценки не поступивших, сразу ухватился за Пупкова - у него единственная двойка была по непрофилирующему предмету, к тому же по двум профилирующим четвёрки. У прочих "отбросов" куда хуже, но приходилось брать и с двумя двойками по профилирующим, ибо те кто поступали в самом "Орджо", как правило, были ещё хуже.

Так Пупков стал курсантом. И здесь, несмотря на то, что с самого начала он отлично учился его, прежде всего из-за внешности и нечистоплотности, стали постоянно назначать на самые грязные, не престижные работы, типа мытья полов, прочистки забитого туалета, в наряд он строго заступал рабочим по кухне ...

2

Осень на Кавказе наступала месяца на полтора позже, чем в Пермской области. То есть начиналась она по факту где-то в середине октября, а самые дожди приходились на ноябрь. В тот дождливый ноябрьский вечер взвод Пупкова после шести часов занятий, обеда и двух часов отдыха заступил в суточный наряд по училищу. Одни курсанты заступали в караул, другие всевозможными дневальными: по батарее, автопарку, КПП, штабу ... А Пупков, который уже получил от товарищей, вполне естественную при его фамилии кличку "Пупок", с такими же, как и он бедолагами в свой обычный наряд на кухню. Непрестижность обуславливалась тем, что в этом наряде почти круглые сутки, включая большую часть ночи, курсанты, облачённые в старое хе-бе, выполняли тяжёлую и грязную работу.

Заступили с вечера, накрыли столы на ужин. После того, как поужинало всё училище, более тысячи курсантов, собрали посуду, помыли её в ваннах с обжигающе-горячей водой, вынесли отходы на свинарник, вымыли полы, столы, протёрли скамейки ... Только сели передохнуть в десять часов вечера, впервые за четыре часа. Тут снизу из варочного цеха повариха кричит:

- А ну ребятки милые, не время сидеть, пошли на завтра картошку чистить.

Делать нечего, встали, пошли. Уселись вокруг большого чана и все десять человек, вооружившись ножами, под зорким доглядом поварихи принялись чистить картошку. Нудная работа - глаза смыкаются, руки устают. Минула полночь, а ещё чистить и чистить, курсанты орудуют ножами и косят глаза на повариху ... Только посмотрят, и сразу пропадает сонливость, кровь быстрее бежит по жилам, ведь смотреть было на что. И не потому, что курсанты-первокурсники до конца первого семестра не ходили в увольнение, фактически заперты в стенах училища, то есть женщин почти не видели. Впрочем, женщины в училище в ограниченном количестве водились: преподавательницы гражданских учебных дисциплин, медперсонал санчасти, продавщицы во внутриучилищных магазине и буфете, ну и обслуга столовой - официантки и поварихи. В основном эти женщины были уже не молоды, как правило, не отличались миловидностью, потому на них даже у "голодных" курсантов "аппетит" обычно не возникал. Начальник училища был выходец из местных, осетин, и в обслугу он набрал много своих. А осетинские женщины, как и все этнические кавказки для русского мужского глаза уж очень непривлекательны. Но эта повариха оказалась русской, тоже уже немолода, курсантам почти в матери годилась, в общем, что-то около сорока, но как смотрелась!!! Глаза курсантов, уже уставшие от вида блёклых, длиннолицых, смуглых, тонконогих горянок, обрели блеск недвусмысленного желания.

Повариху звали тётя Маша. Была она рослой, пышной и в то же время фигурной. Белый рабочий халат сидел на ней как влитой, а такая же белая косынка удачно оттеняла густые тёмно-русые волосы. Она сидела рядом с курсантами, помогала чистить картошку и по-домашнему доверительно говорила с ними за жизнь. Курсанты слушали, а сами против воли нет-нет, да и посмотрят на её большую грудь, округлый обтянутый халатом живот, полные икры. А когда она встала и, колыхая своими выпуклостями, пошла в варочный цех посмотреть, как там греется вода в котле, один из курсантов жарко зашептал ей вслед:

- Ну и ж... у этой тёти Маши. Продуктов небось каждый день отсюда кило по двадцать выносит, во какая отъелась,- сказано однако было не столько с осуждением, сколько с восхищением.

Высказал свои соображения и Пупок:

- Осетки-официантки тоже отсюда прут немеряно, а всё одно как бабы-яги.

- А у них всё на проход идёт,- курсанты дружно рассмеялись, но тут же виновато смолкли - повариха возвращалась из варочного.

Она вновь уселась рядом, взяла нож ... Её широкое лицо светилось довольством и добротой, той что бывает у счастливых, полностью удовлетворённых жизнью женщин. Тётя Маша посетовала, что мальчики-курсанты очень уж худенькие. Курсанты молча, но благодарно внимали этой жалости, ведь им было всего по семнадцать, и они всего три-четыре месяца как оказались вне дома, вне материнской заботы, от которой ещё не успели отвыкнуть, оказавшись здесь, где режим, муштра, напряжённая учёба и работа ... где просто отвратительно, плохо кормят. Но сейчас, глядя на эту женщину, само воплощение довольства и сытости, у курсантов как-то не возникло такой вроде бы вполне естественной мысли, что они сами оттого такие худые, тонкие и звонкие ... Оттого, что весь обслуживающий персонал от начальника столовой до последний официантки бессовестно, безбожно воруют продукты, что и за их счёт эта тётя Маша такая гладкая. Нет, они сейчас не ощущали к поварихе никакой неприязни. Им просто приятно сидеть рядом с ней, с этой красивой и по всему счастливой женщиной, приятно её слушать, приятно, что она их жалеет.

Потом тётя Маша поспрашивала курсантов, откуда кто родом, потом стала рассказывать о своей семье. У неё имелся муж и двое сыновей-школьников. На сыновей пожаловалась, что устала с ними "воевать", но говорила с такой любовью, особенно о младшем, что некоторые слушатели явно позавидовали тому неведомому последышу - ведь далеко не все поступали в училище от хорошей жизни, кое-кто просто сбегал от неустроенности и скудости царящей в родительских домах. О муже повариха вообще говорила в восторженном тоне, и то что он не пьёт и неплохо зарабатывает мастером на самом большом в городе заводе "Электроцинк". И вновь курсанты подивились - их матери, как правило, об их отцах, то есть своих мужьях, мало кто так отзывался.

Но вот, наконец, чан полон, курсанты встают с табуреток, разминают затёкшие от долгого сидения ноги. Всё - картошка почищена. Теперь осталось загрузить её в котёл, и они свободны до шести часов утра. А тётя Маша останется дежурить, следить за работой котлов. Курсанты потянулись к выходу, но уже в дверях их настиг мягкий голос тёти Маши: