Ладислав Баллек - Помощник. Книга о Паланке

— Ну я пошел, мештерко! — крикнул он весело, повернулся на каблуке и зашагал, засунув руки в карманы и раскачиваясь, как бочка. Пройдя несколько шагов, передумал, обернулся, снял с головы шляпу, осклабился, сделав глубокий поклон, и снова улыбнулся, но не хозяину, а солнцу, на которое показал шляпой.

Речан с благодарностью улыбнулся и покачал головой.

— Так что ты уж там расстарайся, — сказал он негромко вслед уходящему, надеясь, что тот его не услышит, но Волент услышал и, не поворачивая головы, кивнул в знак согласия.

Ланчарич отправился, чтобы окончательно сговориться насчет завтрашней поездки на север, в горную Словакию. Он сейчас связался с перекупщиками, братьями Шушками, которые скупали по всей округе рогатый скот, свиней, птицу и дичь, везли в горы и сбывали тамошним мясникам. Волент утверждал, что они поладят, сейчас конкуренция не страшна, тем более что они дружки с младых ногтей.

Шушки занимались перекупкой легально, у них были нужные бумаги на скупку и продажу скота. А кому захочется лезть в загаженный кузов машины и пересчитывать, соответствует ли количество скота в кузове документам, особенно если там скота полным-полно? Такая педантичность не устраивала никого, особенно ночью, когда вместе со скотом братьев Шушков Волент перевозил из деревень свою скотину, как раз ту, что перегоняли ему через реку, то есть из-за границы.

Сам Волент редко ездил вместе с ними, обычно он отправлялся загодя поездом, предпочитая подождать свой товар, по большей части мясные изделия и бидон со смальцем. Обратно тоже возвращался поездом, если ему позволяла ситуация, или попутной машиной, чтобы не бросить тень подозрения на своих компаньонов, хотя и они, как его прилежные ученики, вели дела не в белых перчатках.

Коммерческая хватка Ланчарича, его целеустремленность особенно проявились в этих поездках. Он подготавливал их уже с весны. Постепенно, с помощью железнодорожников и разных перекупщиков, съехавшихся за продовольствием, кормами и прочими товарами, он организовал целую сеть торговых пунктов.

Речан поначалу не мог взять в толк, с чего бы это его помощник так охотно раздобывал товар и не скупился на добрые советы совсем незнакомым пришлым людям. Он не знал, что этим способом Ланчарич их покупает и обязывает. Потом приказчик давал им мелкие поручения, а там уж по его просьбе они доставляли ему отовсюду информацию, приносили ответы на его письма и предложения торговцам и спекулянтам, с которыми он активно сотрудничал еще при своем бывшем мастере Кохари в годы первой республики. Когда были восстановлены связи со старыми торговыми партнерами, Волент отправился в горную Словакию сам, прежде всего к тем торговцам, о которых он заведомо знал, что они имеют доступ к товарам с маркой: ПОСТАВИЛА ЮНРРА.

Речан смотрел вслед уходящему до тех пор, пока тот не скрылся за углом.

Вот это молодец! — подумал он. От восхищения Речан даже зажмурился. Что до торговли, то тут никто ему в подметки не годится. Конечно, иной раз он бывает не в себе, частенько напивается, но в своем деле — мастак, он, Речан, сам неплохой мясник, может оценить его в полной мере. Волент знает толк в работе, лучшего мясника он в жизни не видывал, а уж какой делец, господи!

Речан не подозревал всего, чем занимался его помощник. Но полагался на него больше, чем на самого себя. Без всяких оговорок он просто восхищался им, частенько признавая, что сам ни чем не может с ним равняться. Благодаря Воленту ему не надо было заботиться о торговле. Он положился на него целиком. Это ему было выгодно. Жена ошибалась, думая, что он не заметил все увеличивающегося оборота, но Речан объяснял это так: Волент хочет доказать ему, что заслуживает доверия и справится с торговыми делами один. Других причин Речан не искал, потому что такое объяснение его вполне устраивало. В самом деле, подозревать Волента в отсутствии интереса к хозяйским делам он никак не мог, это уж нет, а вот насчет больно активной смелости и дерзости Волента — с этим было хуже. Не то чтобы Речан не замечал, нет, он только недооценивал их, а может, и закрывал на них глаза.

Однако о его контактах с контрабандистами он знать ничего не знал. Просто не подозревал, что они существуют. Он слишком часто мерил людей по себе, да, такое с ним случалось. Он допускал, что способности могут побуждать человека к действиям, хотя сам-то он никакими такими способностями не отличался. Он всегда мечтал о каком-нибудь таланте, потому и понимал других. Но догадаться, что одаренный человек может рисковать всерьез, он не мог. Господи, зачем?

Во всем, что касалось его дел, Речан продолжал свою политику.

Он понял, что в торговле ему с Волентом Ланчаричем не сравняться. И в практических делах со своей женой — тоже нет. Он сознавал, что должен вести себя по-хитрому, иначе ему не совладать с ситуацией, в которой он в Паланке очутился. Заботы о дочери Эве он предоставил жене. Она лучше понимает, что нужно для Эвы, чтобы их единственная дочь достойно вышла замуж и попала бы в так называемое лучшее общество. Разве он знает, что для этого нужно? Откуда ему знать? Деньги у Эвы есть, но здесь, в Паланке, это еще не все. Такая девушка, как Эва, наряду с заманчивым приданым должна слыть и барышней из хорошей семьи.

Конечно, продолжал размышлять Речан, он должен управлять хозяйством так, чтобы торговля у него процветала, но чтобы это не слишком бросалось в глаза, а было в меру, чтобы дом его был достоин внимания и того самого лучшего общества, куда он хотел бы ввести свою дочь Эвичку. Это была его мечта. Другой у него, собственно говоря, и не было. О себе он не заботился, о жене в этой связи не думал.

Он предоставил Воленту свободу действий и для того, чтобы тот, не дай бог, не сбежал от него, а жене позволил наряжаться и, как тогда говорилось, держать себя барыней. Волент, став самостоятельным, работал так, что у него в руках все кипело, жена по приезде в город очень скоро повела себя как особа понятливая и практичная, которую не собьет с толку даже этот гордый и спесивый Паланк.

Речан был убежден, что это он разбудил их активность. Это благодаря ему в доме все без исключения прямо или косвенно только и думали, что о счастье его дочери.

Показался почтальон. В длинном плаще и в круглом кепи, оно напоминал французского полицейского. Это был господин Блашко, бывший дунайский матрос. О нем говорили: человек честный и добросовестный. Ну конечно, ведь он верующий, и у него семь сыновей. Понимаете? Семь сыновей! Сколько раз вы такое слышали! Ибо людям это нравилось.

Блашко больше не мучил ревматизм и страх перед заминированным Дунаем, и он уже начал мечтать о своей дунайской водичке. Рядом с собой он вел велосипед, который здесь каждому был известен своим старомодным колокольчиком со шнурком, карбидным фонариком, двумя багажниками для посылок (впереди и сзади) и с сеткой над задним колесом.