Сайра Шах - Мышеловка

Я должна достучаться до него.

— Тобиас.

— М-м-м…

— День просто замечательный. Я люблю тебя. Как насчет того, чтобы бросить все и отправиться погулять?

— Любовь, — говорит Тобиас, глубоко погруженный в свою безмолвную музыку. — Любовь — это здорово.

Я жду еще несколько минут, глядя на его лицо в отблесках синего цвета от монитора компьютера.

— Как думаешь, ты скоро закончишь, чтобы мы могли пойти погулять? Мне это кажется прекрасной идеей.

— О да, прекрасная идея. Я только должен отослать Салли МР3-файл по имейлу. Еще минут десять, нормально?

— Я пойду наверх и надеюсь, что у тебя все получится.

Он уже опять вцепился в свою клавиатуру и ведет себя так, будто меня в комнате нет.

Так что я жду, жду… Через час кровь ударяет мне в голову. Я представляю себе, как сбегаю вниз и начинаю орать: «Просто удели мне хоть какое-то внимание: отвечай мне, по крайней мере, когда я с тобой разговариваю!» И никак не могу остановиться. А Тобиас все равно не обращает на меня никакого внимания, так что я вытряхиваю на пол все белье из боковых шкафов. Он все барабанит по клавишам, поэтому я вытаскиваю выдвижные ящики, и это приносит мне больше удовлетворения, потому что там лежат тяжелые вещи, которые падают с грохотом. Но я еще толком ничего не сломала, поэтому разбиваю вдребезги окна в гостиной, а он все не замечает меня. Я начинаю резать запястья осколками стекла и пишу своей собственной кровью на стенах: «Просто ответь мне, мерзавец!» и в итоге он вынужден поместить меня в психушку — такие вот дела.

***

Ночью наступает окончательная победа весны. Взошедшая полная луна приносит южное тепло и насыщенный аромат мимозы. На дверях амбара я обнаруживаю ночную бабочку размером с дамскую сумочку; с ее крыльев на меня слепо уставились пятна странных ложных глаз.

На следующий день Людовик спозаранку уже копается на своей половине огорода. Увидев меня с Фрейей, висящей в перевязи на моей груди, он опирается на свою лопату и почтительно приподнимает шляпу.

— Как la petite ?[37]

— Очень хорошо, спасибо. Вы сегодня рано.

— Конечно, — говорит он. — Садоводство — это моя профессия.

Я улыбаюсь такому причудливому обороту речи, когда он говорит о садоводстве, как о работе или ремесле. Но он добавляет совершенно серьезно:

— Мой отец тоже был таким. Во время войны он прививал помидоры на побеги картофеля. Немцы реквизировали помидоры, но в землю они не заглядывали. Благодаря ему мы не страдали от голода.

Расшифровка этой фразы требует напряжения из-за сложности местного диалекта, но я уже начинаю привыкать к его манере изъясняться.

— А чем занималась ваша мать?

— Роза? Она была школьной учительницей.

— Роза? — переспрашиваю я. — На моем балконе вырезано имя «Роза».

— Это она. Роза Доннадье. Мы жили там, когда Ле Ражон принадлежал ее брату, моему дяде.

— А я все думала, кто она такая. Пыталась представить себе, какой она была.

Он бросает на меня проницательный взгляд.

— Красивая. Крошечная, как воробышек. Но вместе с тем горячая. Роза была настоящим тираном. Кричит: «Я — школьная учительница и сестра учителя, а ты — чумазый paysan, и больше никто!» А мой отец, он просто стоит и смотрит на нее. И думает себе: «Как мне повезло, что она согласилась выйти за меня!»

Я смотрю на сгорбленную фигуру Людовика и пытаюсь разглядеть в ней романтическую историю любви его отца и красивой, пылкой матери. Но за видавшей виды шляпой и пыльной рабочей одеждой ничего такого не видно.

— Если вам понадобится кто-то, чтобы присмотреть за вашей la petite , — угрюмо говорит он, — это могу быть я, пока копаюсь на огороде. Я имею опыт в таких делах.

— У вас есть дети? — спрашиваю я, чтобы скрыть свое удивление.

Он пожимает плечами.

— Уже нет. — Его тон исключает все дальнейшие вопросы.

***

К нам заезжает Жульен.

— Сейчас мартовская убывающая луна, Анна, — говорит он. — Все семена нужно сажать сегодня.

— А вы всегда высаживаете растения на убывающую луну?

— О да! Абсолютно всегда.

В его глазах часто появляется какое-то насмешливое, поддразнивающее выражение. И я не знаю, серьезно он говорит или шутит.

Жульену нравится заходить к нам. Точнее, он включил нас в свой утренний маршрут. Теперь он проходит мимо наших дверей во время своего ежедневного похода вниз, в кафе Ивонн в Эге.

— Вы считаете это безумной идеей — попытаться открыть ресторан в таком месте?

— В течение восьми недель с приходом лета в долине будет полно туристов, — говорит Жульен. — Не вижу, почему бы им не подняться по склону холма, чтобы поесть здесь. Это красивое место.

— Не знаю, можно ли за сезон в восемь недель заработать на этом достаточно денег, чтобы на них прожить.

Жульен пожимает плечами.

— Это зависит от того, что вам нужно. Взгляните на меня. У меня все в порядке, и я не верю в денежную экономику. Я нахожусь вне системы налогов и социального обеспечения. Я не внесен ни в какие списки и реестры. Я не зарабатываю, и я не существую. И тем не менее каким-то непонятным образом — вот он я.

— Просто дело в том, что открытие ресторана требует больших вложений.

— Тогда используйте местные ингредиенты. Вы можете получить их бесплатно. Вот, оставьте Фрейю с Тобиасом ненадолго, и я дам вам урок, как здесь добыть съестное.

— Правда? И у вас найдется на это время?

— Анна, время — это единственное, что нам принадлежит по-настоящему. Мы просто должны уяснить, что с ним делать. Принесите корзинку.

Я пытаюсь передать Фрейю Тобиасу, но он только с отсутствующим видом качает головой и показывает в сторону Лизи. Я нервничаю, оставляя своего ребенка в такой нерадивой компании. Но Тобиас ее отец. Он должен брать на себя хоть какую-то ответственность, иначе с таким же успехом мог бы находиться и в Лондоне.

Через пять минут мы выходим на солнце. Жульен ведет меня на опушку леса.

— Сейчас подходящее время, чтобы поискать грибы. Тепло, и земля еще влажная. Morilles, cèpes, girolles [38]. Вы можете найти даже трюфели, если знаете, где их искать. — Он начинает бросать в корзинку грибы. — Но будьте осторожны: вы должны научиться отличать ядовитые. Здесь есть еще fausse girolle и fausse cèpe [39] — ими обоими можно отравиться. А от бледной поганки или сатанинского гриба вообще можно умереть.

— Жульен, возможно, грибы — это слишком сложно для меня.

— Нет, вы научитесь. Просто сначала собирайте один или два вида, чтобы получше узнать их. А потом можете расширить свой выбор. Или… А как насчет вот этого? — Он всматривается в подлесок и раскрывает низкое ощетинившееся растение. — Что это вам напоминает?

Я с сомнением смотрю вниз.

— Не могу себе представить, что тут можно есть. Выглядит таким колючим.