Альфонсо Микельсен - Избранные

Среди моих соотечественников есть люди разные. Одни, как и я, понятия не имеют о причине заключения и, скорее всего, не узнают никогда. Другие лелеют надежду, что их извлечет отсюда какой-нибудь друг или влиятельный адвокат. Третьи даже пытаются шутить, говорят, что им предоставлен бесплатный отдых в таком райском месте. Но есть, конечно, и другие: нацисты-фанатики, которые гордятся тем, что «выполняли свой долг перед рейхом».

Я же испытываю постоянные страдания от того, что стал жертвой чудовищной несправедливости. Все мои мысли кружат вокруг вечного «почему?». Безуспешно пытаюсь докопаться до источника несправедливости, лишившей меня всего.

Сразу же после того, как проект Вильясеньора стал законом, было решено, что подданные стран «оси», занесенные в «черные списки», должны быть изолированы и размещены в местах заключения. С этого момента я потерял последнюю надежду. Полное безразличие овладело мною: я, как бесстрастный наблюдатель, слежу за событиями, будто все происходит на театральных подмостках и я жду от этого спектакля лишь развлечения.

Завтра воскресенье. Как всегда, приедет Ольга. Она привезет мою почту и какие-нибудь лакомства. Я должен буду съесть их в ее присутствии, чтобы доставить ей удовольствие, хотя терпеть не могу сладости. Уже без десяти десять. Пора выходить в сад, к забору, откуда я слежу за автобусами, спускающимися в облаках пыли по дороге. Из города до моей тюрьмы четыре часа езды. В одном из таких автобусов приедет Ольга. С ней я получу также газеты и счета от Фрица. Возможно, будут письма от Лаинеса или Бететы, написанные по всем правилам конспирации. Ольга расскажет, какие она выполнила поручения из тех, что я давал ей в прошлое воскресенье.

Так шло с начала моего заключения в Фусагасуге. Мы беседуем до пяти часов, прогуливаясь по саду. А ровно в пять Ольга пойдет к автобусу, и я прощусь с ней, поцеловав ее в лоб, что всегда приводит в изумление солдат охраны и пассажиров автобуса, ломающих голову над тем, что может связывать столь разных людей.

Прошли первые месяцы безоглядной любви. Теперь Ольга мне никто: ни любовница, ни подруга. Она смело могла бы изменять мне. Тем не менее она ведет себя, как самая верная жена.

Мужчина, вопреки широко распространенному мнению, — однолюб. Естественно, его могут привлекать одновременно несколько женщин, но связан брачными узами он может быть только с одной. «Однолюб» — это значит не одна любовь, а одна-единственная привязанность.

Ольга самоотверженно, почти по-матерински относилась ко мне. В том мире, где мне было отказано в последней справедливости, она заняла место Ирэн… Ирэн… Где она теперь? Жива ли? Что было бы, если бы она оставалась со мной?

Жизнь течет, дни идут за днями — проходят мимо. Я отношусь к жизни безучастно, будто к воспоминаниям, написанным много веков назад..

Разве сегодня имеет для меня значение арест Маргулиса? Из газет я узнал, что этот сотрудник торгового отдела посольства США был заключен в тюрьму собственным правительством. С помощью записывающих аппаратов было доказано, что Маргулис злоупотреблял своим служебным положением, занимаясь незаконными операциями по скупке хинина в этой стране.

В газетах говорилось также, что даже в Соединенных Штатах вызывали возмущение махинации неких молодых дипломатов, принадлежащих «золотой молодежи», которые по-своему использовали свои дипломатические обязанности наподобие Маргулиса. Этих типов там называли «бостонской группой» (речь, видимо, шла об американской Ла Кабрере). Я бы не удивился, если бы среди этой молодежи фигурировал и Мьюир. Богатые наследники, владеющие разными языками, прекрасно танцующие, прожигающие жизнь в кутежах, — капиталы родителей уберегли их от окопов…

Мое состояние заботами Фрица множится, хотя я лично имею право тратить на свои нужды лишь четыреста песо, предусмотренные законом Вильясеньора. Ловкий рулевой, Фриц сумел удвоить принадлежащий мне капитал, заменив мои акции другими, более выгодными.

В конце недели секретарь Лицт передает Ольге сводку о биржевых операциях с моими акциями, и каждый раз я убеждаюсь, что сальдо вполне отвечало бы моим самым смелым устремлениям.

«Все это — дела богачей» — так говорит Ольга. Деньги работают на нас, капитал растет, множится. Инфляция, разоряющая служащих, обогащает только нас. Мы покупаем товар в кредит. Через несколько месяцев, придержав его, выпускаем на рынок, получая такую прибыль, что лишь одной ее частью легко покрываем свой долг.

Мой кузен Фриц, всеми уважаемый член четырех или пяти правлений банков и промышленных компаний, прекрасно знает, чт о именно следует покупать и что именно следует продавать в тот или иной момент. С хладнокровием ученого применяет он свои знания в управлении капиталами, в том числе и моим капиталом, например.

«Дела богачей…» Садовник, который с утра до ночи возится в чужом саду при здании, где мы размещены, Ольга, которая от зари до зари приводит в порядок руки клиентов салона «Прадо», — они даже не предполагают, что деньги тоже «работают» без отдыха дни и ночи. Богатый человек, каким я был до этого, может отдыхать, читать романы, не думать ни о чем и получать прибыли со своего капитала. По сути, в конце недели я, не шевельнув пальцем, отбираю заработок у двадцати таких тружеников, как Ольга или садовник.

…Автобус, привозящий Ольгу, доставляет мне и полный отчет о том, как «работают» и какие приносят доходы мои невидимые рабы — деньги. Мое состояние, правда, не так велико, как легендарное состояние Кастаньеды. Но и оно, подобно ожившему чудовищу, растет, размножается, принимает новые формы, далеко простирая свои щупальца. Это чудовище обладает способностью сделать талантливым, красивым, достойным того, кто вдохнул в него жизнь и кто владеет им. Я помню, как некий сеньор Куэрво из университета «Атлантида» настаивал на том, чтобы пост ректора был предложен магнату Кастаньеде вместо известного ученого-биолога. Титулы и ученые звания не играют никакой роли. Богатый человек может с таким же успехом занимать пост президента ассоциации молодых католиков, кружка журналистов или синдиката по пропаганде шахмат. Как говорили римские правоведы, второстепенное следует за главным. А главное — это деньги. Если деньги Кастаньеды вложены в торговлю, значит, он будет назначен управляющим Федерации торговли. Если в индустрию, то он будет руководить промышленниками. Если в сельское хозяйство, то и здесь он будет назначен экспертом по вопросам сохранения почвы или по борьбе с ящуром. А если его деньги вложены всюду, значит, он может стать экспертом в любой области!

Фриц в свое время говорил мне, что Кастаньеде следовало бы быть президентом республики, ибо страна развивается только благодаря таким людям, как он. Довольно часто я вспоминаю торжественную церемонию посвящения Кастаньеды в «рыцари» старинного Королевского святейшего колледжа богоматери де ла Канделарии. На обряд были приглашены все мы — его друзья и обитатели Ла Кабреры. Стоя в толпе студентов и публики, мы наблюдали, как проплывали мимо нас по древним плитам монастыря, по которым были разбросаны белые лилии, в белоснежных мантиях пятеро, удостоенные этого высочайшего знака отличия. Устав гласил, что основатель этого учебного заведения — доминиканский монах — утвердил награду тем юношам, которые с помощью «святой богоматери не познали ни женщин, ни вина». Наш ловкий друг, отдавший изучению торгового права в этих стенах столь ничтожный срок, видимо, был единственным за все триста лет существования лицея, кто умудрился получить награду, имея… жену и троих детей! Мы — его сподвижники по бурным возлияниям в баре клуба «Атлантик» — испытывали некоторое смущение от аромата, источаемого целомудренными лилиями.