Мулуд Маммери - Избранное

Едва они вышли из деревни, как возле кладбища Фарруджа увидела шедшую им навстречу молодую женщину с младенцем на спине, а за ней сгорбленную старуху. Она тотчас же узнала Тасадит и старую Тити. Фарруджа побелела, закрыла глаза и открыла их в тот самый момент, когда женщины уже поравнялись с ней. Тасадит опустила глаза, а у Фарруджи бешено заколотилось сердце в груди. Обе женщины миновали уже хвост колонны, и Фарруджа с облегчением вздохнула, как вдруг Тайеб, спохватившись, окликнул их:

— Эй, вы там!

Они остановились.

— У вас есть пропуска?

— Чего тебе надобно, сынок? — спросила старуха.

— У тебя есть бумага от ирумьенов?

Он схватил за руку молодую женщину. Та, покраснев, остановилась.

— Какая бумага? — спросила она.

— Раз ты идешь куда-нибудь, тебе нужна бумажка.

— А, документы. Вот они.

Сунув руку за пазуху, она вытащила пачку бумаг и показала Тайебу.

Тайеб перебрал их одну за другой.

— Все в порядке!

И с отвращением бросил пачку бумаг на землю. Тасадит нагнулась было, чтобы подобрать разлетевшиеся листочки.

— Брось их, — сказал Тайеб. — Тебе они больше не нужны. Пойдешь с нами.

— Я иду в Авизар, — сказала она, — в Авизар, к сестре.

— Я тебе в отцы гожусь… а ты принимаешь меня за ребенка? — сказал Тайеб. — Не к сестре ты идешь, а к братьям, — он ухмыльнулся, — к братьям партизанам! Ты ведь их связная, доставляешь им донесения… и спишь с ними, как похотливая сука… Такая молодая и красивая, а разгуливаешь по дорогам совсем одна, без мужчины, с этой старой чертовкой-колдуньей… Кто отец твоего ребенка, а? Где он? Что ж ты опустила голову?.. Будто тебе стыдно… а когда тебе его сделали, небось не стыдилась… там, в лесу… и даже не знаешь, кто это был!

Женщины отвернулись, чтобы не смотреть на Тасадит и Тайеба. У нас ведь не принято так говорить с женщиной. Ударом кулака Тайеб столкнул старуху в канаву, выхватил ребенка у молодой женщины, посадил его посреди дороги: «Жди меня здесь, отродье феллага!» — а мать поволок за волосы, как перед этим свою жену. Но едва он отпустил ее, Тасадит бросилась к малышу. Ударом приклада Тайеб отшвырнул ее назад, в толпу. Фарруджа подхватила ее под руки, чтобы она не упала. По щеке ее текла кровь, растрепавшиеся волосы прятали прекрасные голубые глаза.

Тайеб повернулся к Тити:

— Впрочем, нет, пойдем с нами, составишь нам компанию, а ну, давай шевелись!

И так как старая Тити не шелохнулась, он вернулся, схватил ее за шиворот и притащил обратно. Солдаты смеялись: негибкие от старости ноги и руки Тити болтались, словно она была не живым человеком, а нелепой деревянной куклой.

В конце колонны, ломая руки, рыдала Тасадит. Она поминутно оборачивалась, отставала, а Тайеб возвращал ее на место, подталкивая автоматом.

— Верни мне его, Тайеб, во имя груди, которая тебя вскормила.

— А, вот как! Ты, значит, знаешь, как меня зовут, хоть ты и не здешняя? — сказал Тайеб.

— Это мой сын, верни мне его, он ведь ничего не сделал.

— Он-то да, а вот ты?

— Я иду в Авизар, к сестре… Во имя груди, которая тебя вскормила…

В слезах она была прекраснее. Она шла боком и поминутно оборачивалась, чтобы взглянуть на малыша. Ребенок все еще кричал посреди дороги. По мере того как они приближались к САС, голос его звучал все слабее и маленькая фигурка становилась все меньше, а за одним из поворотов и вовсе исчезла, хотя истошный крик малыша был слышен некоторое время.

САС был расположен в помещении школы. Когда крестьяне вошли туда, капитан отобрал двенадцать человек и приказал запереть их в стенные шкафы в подвале. Остальных столкнули в пустой водоем.

На лестнице, которая вела в подвал, было темно, и, спускаясь по ней, многие падали, потому что в одном месте недоставало ступеньки. Солдаты смеялись, слыша, как они кубарем скатываются вниз, падая в темноте друг на друга.

Шкафы с арестованными были заперты на висячие замки, потому что солдаты, думая, что в них запрятано спиртное, взломали все запоры. И теперь те, кого туда затолкали, могли чуть раздвинуть створки, оставив щель для воздуха. Всю вторую половину дня Тайеб только и делал, что ходил из подвала к водоему и обратно. Заметив приоткрытый шкаф, он бил по дверцам ногой, и они с грохотом захлопывались наглухо. Сквозь скважину своего шкафа Фарруджа следила за казавшейся ей огромной фигурой Тайеба, сновавшего вдоль запертых шкафов. Он точно запомнил, в каком из шкафов кто заперт, и каждого узника называл по имени, спрашивая с издевкой, удобно ли ему там.

Допрос начали поздно вечером с мужчин. И всю ночь Фарруджа слышала, как они кричат. Она могла даже теперь различать их голоса. Она попыталась было заткнуть себе уши. Но напрасно. Вой голодных шакалов у самых стен школы сливался со стонами людей в невероятный, непрерывный, все заполнявший собой вопль. Скоро все смешалось у нее в голове, и она уже не знала, то ли наяву все это, то ли во сне, то ли шакалы воют, то ли люди. Ее несколько раз вырвало, так что в животе ничего не осталось. А некоторые, не выдержав, мочились внутри шкафов, и смрад стоял невыносимый.

Вслед за мужчинами настал черед женщин идти на допрос. Фарруджу вызвали лишь на рассвете. Она почти обрадовалась этому. В шкафу было нечем дышать, у нее ужасно болели ноги, бока, колени, потому что там едва хватало места, чтобы стоять, а ей страшно хотелось спать.

Тайеб толкнул ее к лестнице. Дойдя до третьей ступеньки, Фарруджа хотела перешагнуть ее, зная, что она сломана. Тайеб схватил ее за полу платья.

— Ставь ногу на ступеньку, — сказал он, — теперь она есть.

Фарруджа уцепилась за руку Тайеба, чтобы не упасть: третья ступенька оказалась мягкой. Фарруджа не могла понять почему. Выйдя из темноты на свет, она точно ослепла. Тайеб загоготал:

— Вот видишь, Фарруджа, башка у меня варит, я так о вас забочусь! Ведь не было тут ступеньки. И я положил вместо нее моего собственного кузена, милого кузена Моханда, чтобы вы по нему ходили. Он лежит здесь уже больше часа, и вам не нужно прыгать, вы не валитесь теперь вниз, рискуя сломать себе шею. И ведь как просто! Наступишь на моего кузена — и шагай дальше! Ваше счастье, что я о вас забочусь. Ах! И что только с вами станется, люди Талы, когда меня у вас не будет?

Она оглядела комнату, в которую ее привел Тайеб. Нет, здесь не было ни оголенных электрических проводов, ни ванны для пыток, только две толстые фаянсовые миски: в одной соль, в другой какая-то пенистая жидкость — наверно, мыльная вода. За длинным столом под сильной лампой — капитан. У двери — маленький солдат с немецкой овчаркой на поводке.

Тайеб вытолкнул Фарруджу на середину комнаты.

Капитан сказал:

— Это сестра Белаида, ты с ней потише.

— Это сестра Али, господин капитан.