Джон Ле Карре - Песня для зебры

Вдоль главной улицы города выстроились дома в классическом колониальном стиле с закругленными углами и прямоугольными окнами, вокруг буйно цветут тюльпанные деревья, жакаранда, бугенвиллеи. На окрестных холмах раскинулись бесчисленные банановые рощи и чайные плантации. Глядя вниз со склонов, можно насчитать пять полуостровов, на которых расположился город. Самый большой называется Ла-Ботт, то есть “сапог”, вон он на карте Макси: он действительно похож на очертания Италии и застроен красивыми домами, чьи ухоженные сады спускаются прямо к воде, — сам маршал Мобуту соблаговолил построить здесь виллу. Полуостров дерзко вклинивается в озеро, но когда вы уже мысленно продлили его на север, на Гому, он вдруг резко переламывается вправо, будто пытаясь пнуть Руанду на восточном берегу.

Бумажные стрелки Макси выполняют стратегическую функцию. Они указывают на дом губернатора провинции, на радио- и телевизионные станции, на штаб войск ООН и на армейские казармы. Но ни одна не направлена на придорожный рынок, куда папа водил меня в день рождения угощать козлятиной на вертеле; не указывает стрелка и на собор с зеленой крышей, который построен как будто из двух перевернутых, перпендикулярно составленных остовов кораблей, выброшенных штормом на берег, — там мы молились за мою бессмертную душу. Нет стрелки и в сторону мрачного каменного здания католического университета, где я, при условии отличной успеваемости в школе, мог бы получить высшее образование. Не обозначена и миссия ордена Белых сестер, где монахини кормили меня, незаконнорожденного, сахарными печеньями, приговаривая: до чего же у тебя добрый и славный дядюшка…

Макси стоит к нам спиной. Филип сидит рядом, выражение его лица меняется так быстро, что ни единой эмоции уловить не успеваешь. Только заметишь, взглянешь еще раз — а ее уже и след простыл. Наши делегаты сидят на прежних местах, Франко посередине. Дьедонне как-то посуровел. У Франко напряжены мощные мышцы шеи. Лишь один Хадж выказывает демонстративное пренебрежение к заседанию. Опершись локтями о стол, он делает вид, будто пейзаж за окном ему куда интереснее, чем родные края на карте. Неужто ему все безразлично? Любит ли он Букаву так же, как люблю этот город я, пусть и только по памяти? Что-то не верится.

Входит Антон с бильярдным кием. Его появление меня удивляет. Отчего он здесь, а не на месте, со своими наблюдателями? Потом до меня доходит, что пока наши делегаты сидят в переговорной, следить ему не за кем. А это лишний раз доказывает, что когда переводчик целиком настроен на максимальную отдачу, здравый смысл у него отключается и котелок варит медленно.

— Ну, старик, сейчас пойдут армейские разговорчики, — еле слышно предупреждает меня Макси. — Справишься?

Что значит “справишься”, Шкипер? Ты ведь уже спрашивал меня, осилю ли я военную терминологию, и я ответил — да. Антон передает Макси бильярдный кий — заменитель волшебной трости Мвангазы. Передает отработанным движением, как рядовой офицеру. Макси берет кий точно за центр равновесия. Говорит он ясно, отрывисто. Простым слогом, с удобными паузами. Вот, судите сами. Я слушаю и стараюсь переводить как можно лучше.

— Первым делом, господа, самое важное. Не будет никакой — повторяю: никакой! — вооруженной интервенции со стороны неконголезских формирований в провинции Киву. Чтоб вот это все поняли, громко и разборчиво, ладно?

Скрывая изумление, я выполняю его просьбу. Хадж бросает издевательски-восторженное “ах!”, хихикает, недоверчиво качает головой. Корявая физиономия Франко выражает недоумение. Дьедонне задумчиво опускает глаза.

— Восстание должно выглядеть спонтанной локальной вспышкой в рамках традиционных междоусобиц племенных групп, — невозмутимо продолжает Макси. — Это произойдет без — повторяю: без! — какого бы то ни было видимого участия неконголезских сил будь то в Гоме, Букаву или где-либо еще. Хаджу потрудись внушить особо. Его отец под этим подписался. Так ему и скажи.

Я говорю. Хадж отворачивается к окну, за которым кипит воздушный бой между эскадрильями ворон и чаек.

— Хрупкое равновесие сил на внутренней политической арене временно нарушится, — возвращается к теме Макси. — Никакая внешняя организация, ни правительственная, ни наемная, не станет раздувать конфликт. Для международного сообщества все должно выглядеть как обычные передряги внутри Конго. Вдолби им это как следует за меня, старик.

И я вдалбливаю за Шкипера. Вороны Хаджа отступают — чайки задавили их числом.

— В штабе ООН в Букаву полнейший срач, — горячится Макси. Я, впрочем, благоразумно употребляю выражение помягче. — Одна мотострелковая рота на бронетранспортерах с противоминной защитой, одна караульная рота из Уругвая, китайское инженерно-техническое подразделение. Представители руандийских отрядов и формирований маи-маи трутся плечами в коридорах, а заправляет всем этот подполковник из Непала, которому до отставки рукой подать. Какая ерунда ни стрясется, они кидаются к трубке спутниковой связи и вопят благим матом, требуя инструкций сверху. Нам ли не знать, Филип вон прослушивал их разговорчики, верно?

Филип раскланивается под веселый смех, как только я заканчиваю перевод. Вольнонаемный консультант , прослушивающий штаб ООН? В глубине души я потрясен, однако виду не подаю.

— Полагая, что это опять конголезцы грызутся между собой, силы ООН — в Букаву, Гоме или где бы то ни было — ограничатся нытьем-жалобами и, эвакуировав гражданских лиц, отступят под защиту собственных укреплений, чтобы переждать, пока баламуты угомонятся. Но — будь так добр, старик, изобрази им это охеренное НО — если только ООН или еще кто-нибудь заподозрит, что ручки тянутся из-за границы, мы окажемся в глубокой жопе.

Поскольку суахили располагает богатым запасом бранной лексики, я не считаю себя вправе корректировать вольности Шкипера. Но если у Франко мой перевод вызывает очередной взрыв одобрительного гогота, а у Дьедонне — вымученную улыбку, то Хадж удостаивает нас лишь шутовским боевым кличем.

— Это еще что за хрень? — зло цедит Макси, почти не разжимая губ, как будто это лично я, а не Хадж, оскорбил его.

— Просто он в хорошем настроении, Шкипер.

— Я не тебя спрашиваю, а его.

Я перевожу вопрос Хаджу, точнее, его спине, обтянутой шикарным пиджаком.

— А может, в тот день никому не захочется бузить, — лениво пожимает он плечами. — Может, дождик будет.

Филип, неизменно бдительный, деликатно вмешивается:

— Полковник имеет в виду всего лишь несколько разбитых витрин, Хадж. Ладно, еще немного пограбят, постреляют. Спалят пару машин, но никто вас не просит поджигать весь город. Ваш отец решительно настроен свести ущерб в Гоме к абсолютному минимуму, и вы, не сомневаюсь, желаете того же для Букаву. Все, что нам нужно, — это хороший фейерверк, общее ощущение беспорядка, чтобы создать ситуацию, когда харизматичный и популярный лидер под правильным лозунгом сможет торжественно водворить мир — в данном случае это будет Мвангаза, старый друг вашего отца. Люк, кстати, подал недурную идею, как можно все устроить в Гоме: митинг протеста как бы случайно выходит из берегов, а дальше пиво делает свое дело. Рекомендую взять его план на вооружение и в Букаву.