Джон Ле Карре - Песня для зебры

Увлекшись воссозданием цепочки событий, я не слишком интересовался реакцией моих собеседников, которая, насколько помню, варьировалась от скептицизма (Торн) до заполошной суеты (Желе). Я рассыпался в извинениях: вот я дурак, наверное, дома оставил и так далее. Записал телефон Софи: дескать, как найду, позвоню. Пропустил мимо ушей ядовитые намеки Торна, что я пытался его подставить. Я попрощался со всеми, сказал “до скорой встречи”, но не думаю, что мне поверили, я и сам-то себе не верил. Потом взял такси и, наплевав на конспирацию, поехал прямиком домой, к мистеру Хакиму.

Осуждал ли я Ханну? Вовсе нет. Наоборот, моя любовь вспыхнула с новой силой. Еще по дороге, не успев уединиться в нашем святилище, я восхищался ее мужеством перед лицом противника — меня. Дома, стоя перед открытым шкафом, я с гордостью, а не с возмущением убедился, что визитная карточка Хаджа с нацарапанным на обороте электронным адресом уехала вместе с пленками в Богнор. Ханна с самого начала понимала, что на Бринкли не стоит полагаться. Ей не нужны были однодневные семинары по личной безопасности, чтобы понять, что в Сальво вирусом засели остатки наивной верности не той стороне, которые выветрятся лишь со временем. Она не желала, чтобы Ноа провел свой день рождения в зоне военного конфликта, и избрала собственный путь, как и я. Мы свернули с одной тропы в разных направлениях: она к своим соотечественникам, я — к своим. Мне не за что было ее прощать. На каминной доске висела программа их поездки: “12:00 — обед и спевка в молодежном общежитии; 14:30 — дневное представление пьесы “Ветер в ивах” танцевально-драматического коллектива города Богнор; 17:30 — вечер в семьях благотворителей”. Еще пять часов. Через пять часов я смогу достойно ответить на ее пылкие признания, так же поклясться ей в безграничной и неизменной любви.

Я включил двенадцатичасовые новости.

Разрабатываются законы о преследовании исламистских активистов. Созданы особые трибуналы, которые будут тайно рассматривать дела, связанные с терроризмом. Американский спецназ захватил в Пакистане египтянина, подозреваемого в организации взрывов. Продолжаются поиски тридцатилетнего мужчины афро-карибского происхождения в связи — внимание! — с подозрением в убийстве двух малолетних девочек.

Наполняю ванну. Лежу в воде. Ловлю себя на том, что напеваю песенку Хаджа. Зачем человеку петь после пыток? — спрашивала меня Ханна. Ее пациенты не поют, так почему же пел Хадж? На кой вообще взрослый мужчина, которому только что выдали горячих, затягивает слащавый гимн о добродетели маленькой девочки?

Вылезаю из ванны. С транзисторным приемником в руках стою у окна, обмотанный банным полотенцем. Через тюлевые занавески разглядываю безымянный зеленый фургон, припаркованный неподалеку от ворот пансиона. Небывалое количество осадков выпало в Южной Индии. Крупные оползни. По предварительным оценкам, много человеческих жертв. А теперь — новости крикета.

Пять часов. Прохожу свою привычную милю, однако вопреки всем инструкциям звоню из той же телефонной будки. Бросаю монету в один фунт, вторую держу наготове, но слышу лишь автоответчик Грейс. Если это Войтек, пусть перезвонит после десяти вечера, когда она будет в постели одна ! Заливистый смех. А если это Сальво, пусть не стесняется оставить любовное послание для Ханны. Пытаюсь не стесняться:

— Ханна, дорогая, я люблю тебя.

Из соображений безопасности подавляю желание добавить: я знаю, что ты сделала, и считаю, что ты поступила правильно.

Кружным путем, боковыми улицами возвращаюсь в пансион мистера Хакима. Мимо призрачными всадниками проносятся велосипедисты, расплодившиеся после взрывов в метро. Зеленый фургон без каких-либо опознавательных знаков по-прежнему торчит у ворот. Талончика на парковку не видно. Слушаю шестичасовые новости. Мир не изменился с двух часов дня.

Надо бы поесть, чтобы отвлечься. В крохотном холодильничке позавчерашняя пицца, чесночная колбаса, ржаной хлеб, маринованные корнишоны и моя любимая паста “Мармайт” [54] “Мармайт” — популярная в Великобритании горько-соленая и острая дрожжевая паста, которую обычно намазывают на тосты. . Когда Ханна только приехала из Уганды, она снимала крошечную комнатку на двоих с медсестрой из Германии и до сих пор считает, что англичане все как один обожают копченые колбаски, кислую капусту и пьют мятный чай. Отсюда и серебристая упаковка мятного чая в холодильничке у мистера Хакима. Как и все медсестры, Ханна кладет в холодильник любые продукты, независимо от того, портятся они или нет. Ее лозунг: не можешь стерилизовать — заморозь! Отогреваю масло, прежде чем намазать на ржаной хлеб. Сверху намазываю “Мармайт”. Жую неторопливо. Глотаю осторожно.

Семичасовые новости ничем не отличаются от шестичасовых. Неужели за пять часов никто в мире пальцем не пошевелил? Наплевав на соображения безопасности, выхожу в интернет, прокручиваю ленту давно не новых новостей. Террористы-смертники в Багдаде: сорок человек погибших, сотни пострадавших — или наоборот? Недавно назначенный посол США в ООН выдвинул еще пятьдесят возражений против предложенных реформ. Президента Франции положили в больницу — или выписали? Его заболевание объявлено государственной тайной — кажется, у него глазная инфекция. По неподтвержденным сообщениям из столицы Конго Киншасы, в восточном регионе страны неожиданно вспыхнул вооруженный конфликт между соперничающими военизированными группировками.

Звонит радужный телефон Ханны. Бросаюсь в другой конец комнаты, хватаю мобильник и возвращаюсь к монитору.

— Сальво?

— Ханна. Ну слава богу. Привет.

Источники, близкие к правительственным кругам в Киншасе, винят в произошедшем “империалистические элементы в Руанде”. Руанда отрицает свою причастность к конфликту.

— У тебя все хорошо, Сальво? Я так тебя люблю. Говорит по-французски, на нашем языке любви.

— Все хорошо. Отлично. Жду не дождусь твоего возвращения. А ты как?

— Я так тебя люблю, Сальво, что это даже глупо. Грейс говорит, она в жизни не видела, чтобы такая здравомыслящая женщина влюбилась до потери сознания.

В областях, граничащих с Руандой, все спокойно, сведений о каких-либо необычных передвижениях не поступало.

Я сражаюсь сразу на трех фронтах, Макси бы не одобрил. Я пытаюсь одновременно слушать Ханну, отвечать ей и соображать, стоит ли делиться прочитанным или повременить, поскольку пока не ясно, наша это война или нет.

— Знаешь что, Сальво?

— Что, милая?

— С тех пор как мы познакомились, я похудела на полтора килограмма.

И как тут прикажете реагировать?

— Это все из-за непривычных упражнений! — кричу. — Это я виноват!