Мишель Шнайдер - Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика

— Что случилось?

— Я всю ночь не сомкнула глаз.

— Ты вчера выпила слишком много кофе?

— Нет.

— У тебя проблемы с деньгами?

— Нет.

— У тебя неприятности?

— Целая куча. Меня все обманывают!

— Это первая причина бессонницы. Ты сердишься, потому что чувствуешь, что тебя эксплуатируют. Тебе одиноко? Говори правду, Мэрилин, и только правду!

Она ничего не ответила.

— Когда ты в последний раз занималась любовью? Сколько времени у тебя не было оргазма?

— Много недель. Но мне наплевать!

Когда Андре пересадил куст, он предложил Мэрилин выпить коктейль. Как только она согласилась, их прервала другая гостья. Модельное агентство, для которого работал фотограф, прислало хорошенькую молодую фотомодель. В отличие от неузнаваемой Мэрилин, она носила высокие каблуки и облегающее платье из розового шелка. Длинные волосы элегантными локонами рассыпались по плечам. Девушка приветствовала фотографа самой обворожительной улыбкой и вошла в длинный коридор дома, подражая знаменитой походке Мэрилин Монро. «Модель, готовая позировать обнаженной за пятьдесят долларов, сексуальнее Мэрилин. А Монро, усталая, нервная и подавленная, выглядит просто уродиной», — подумал Андре. Мэрилин отвернулась, чтобы девушка ее не узнала. Пока натурщица болтала с фотографом, Монро отошла, чтобы вызвать по телефону такси. Потом она заперлась в туалете до приезда такси и попросила Андре сделать так, чтобы девушка не видела, как она уходит. Садясь в такси, она вспомнила о «лекарстве от всех болезней». Слишком смущенный, чтобы отвечать при шофере, Андре попросил ее подождать, побежал в свой кабинет и нацарапал несколько слов на бумажке. Он передал ей листок, когда такси отъезжало. Мэрилин прочла; «Секс со мной».

«Вот придурок! — воскликнула она. — Настоящее лекарство — это смерть». Она выбросила из окна смятую бумажку, которая пролетела еще несколько метров по вечерней пыли пологой дороги к Сансет Стрип.

Последний вечер в Рено был полон патетики. Напившись бурбона, Мэрилин разглагольствовала: «Я стараюсь найти себя как личность. Миллионы людей живут своей жизнью, но не находят себя. Единственный способ для этого, который наконец я нашла, — это испытать себя в качестве актрисы».

4 ноября Хьюстон переделал в голливудских студиях последние сцены счастливого конца «Неприкаянных», в котором Мэрилин и Гейбл вместе уходят в жизнь. С опозданием на сорок дней этот фильм наконец был окончен. На следующие выходные Мэрилин и Артур Миллер улетели в Нью-Йорк двумя отдельными рейсами. Ей досталась квартира на Пятьдесят седьмой Восточной улице, он поселился в отеле «Адамс», на Восемьдесят шестой Восточной улице.

Она возобновила ежедневные сеансы с Марианной Крис, а в остальное время рассматривала обзорные листы черно-белых кадров, снятых Анри Картье-Брессоном, Инге Морант и Евой Арнольд во время съемок «Неприкаянных», и крест-накрест вычеркивала красным фотографии, на которых появлялся Артур. Через двенадцать дней, узнав о смерти Кларка Гейбла, Мэрилин не упомянула о ней в разговоре с Крис. Только несколько недель спустя, вернувшись в Лос-Анджелес, она поспешила к Гринсону, в его кабинет на Беверли Хиллз.

— Вы не представляете, как меня потрясло известие о смерти Кларка. В любовных сценах в «Неприкаянных» я целовала его страстно. Мне нравились его губы; его усы медленно ласкали меня, когда он поворачивался к камере спиной. Я не хотела с ним переспать; я просто хотела, чтобы он знал, как я его люблю. Хотела чувствовать голой кожей его одежду. Как-то я пропустила день съемок. Он положил мне руку ниже спины, как гладят кошку, и сказал; «Если не совладаешь с собой, я тебя отшлепаю». Потом посмотрел мне прямо в глаза; «Только не искушай меня» — и рассмеялся, он смеялся до слез. Эти стервятники из Академии киноискусства и кинотехники, — она иронично подчеркнула эти слова, — даже не наградили его «Оскаром» за «Унесенных ветром». В первый раз я смотрела этот фильм, когда мне было лет тринадцать. Это был самый романтичный фильм, который я видела в своей жизни. Но когда я познакомилась с Гейблом, все было иначе; мне хотелось, чтобы он был моим отцом, — пусть шлепает меня, сколько захочет, только бы он обнимал меня и говорил, что я дорогая папина девочка и что он меня любит. Конечно, вы скажете; «Классическая эдипова фантазия».

Гринсон молча поглаживал усы.

— Самое странное, — продолжала Мэрилин, — что на днях я видела его во сне. Я сидела у него на коленях, он прижимал меня к себе и говорил «Меня приглашают играть в продолжении «Унесенных ветром». Может быть, станешь моей новой Скарлет?» Я проснулась в слезах. На съемках «Неприкаянных» его прозвали Королем, и все — актеры, технический персонал и даже сам Хьюстон — смотрели на него с уважением. Мне бы хотелось, чтобы когда-нибудь так относились ко мне. Для всех он был мистером Гейблом, но меня он попросил называть его Кларк. Однажды он сказал мне, что между нами есть что-то общее, что-то очень важное. Общая тайна. Его мать умерла, когда ему было шесть месяцев.

Вскоре после этого, на одном очень напряженном сеансе, Мэрилин, с расширенными зрачками, словно взгляд ее был устремлен на что-то невидимое или в темноту, сказала легким, почти радостным голосом, как будто рассказывая ребенку сказку:

— Когда я была маленькая, я играла в Алису в Стране Чудес: заглядывала в зеркала и задумывалась, кто я такая. Это действительно я? Кто смотрит на меня из зеркала? Может быть, там кто-то мной притворяется? Я танцевала, строила гримасы, чтобы увидеть, сделает ли девочка за стеклом то же самое. Наверное, все дети увлекаются играми воображения. В зеркале есть волшебство, так же, как в кино. Особенно, когда играешь кого-то, кто сильно отличается от тебя самой. Я, бывало, наряжалась в мамины платья и красилась так же, как мама: подводила глаза, красила губы и щеки. Конечно, я больше похожа была на клоуна, чем на сексуальную женщину. Надо мной смеялась. Я плакала. Когда меня брали в кино, я никак не хотела уходить, меня приходилось буквально стаскивать с места. Я спрашивала: все это правда или один обман? Эти громадные картины там, наверху, на широком экране темного зала — это было счастье, транс. Но экран оставался зеркалом. Зеркалом, которое смотрело на меня? Это правда я — девочка в темноте? Я — гигантская женщина, нарисованная серебряным лучом? Я — отражение?

Внешность — это кожа. Твердая. Холодная. Под внешними образами, которые проецировала Мэрилин, личность ее разрушалась все больше. Когда она уже не знала, кем быть, она искала ответ во взглядах мужчин. Для нее это был обмен: твоими глазами, руками, членом скажи мне, что я существую. Скажи мне, что у меня есть душа, и ты сможешь взять часть моего тела, проникнуть в него через одно из отверстий или поймать его издалека, запечатлев на фотографии.