Жан-Филипп Туссен - Фотоаппарат

Жан-Филипп Туссен ворвался в литературу в 1985 году: его первый роман «Ванная комната» («La salle de bain») произвел настоящий фурор и принес автору мировую известность. Книгу наперебой расхваливали критики различных направлений, в том же году она была переведена на три десятка языков и экранизирована (фильм по своему второму роману «Месье» («Monsieur», 1986) Туссен ставил уже сам и в дальнейшем много занимался кино).

В этих странных маленьких романах ни о чем, холодно-пронзительных, иронично-лирических и философско-шутливых, писатель сумел найти точную и емкую формулу мировосприятия своего поколения — формулу того, что принято называть «постмодернизмом».

Ж.-Ф. Туссен (род. в 1957 г.), бельгиец по происхождению, блистательно образованный эстет, сразу стал знаменосцем целого направления молодых писателей, среди которых Франсуа Бон, Бертран Визаж, Жан Эшноз и другие. Литературоведы поспешили окрестить это направление «новым “новым романом”», тем более что большинство авторов печаталось в том же издательстве «Минюи», которое сорока годами раньше дало жизнь «новому роману». Кстати, патриарх этой школы Ален Роб-Грийе считает Туссена своим последователем и одним из немногих «подлинных» писателей сегодняшнего времени.

Да, конечно, «новый “новый роман”» — дитя старого, и все же нетрудно заметить между ними разницу в поколение: романисты эпохи постмодернизма менее всего склонны устраивать революцию в литературе и ломать традиционные структуры, напротив, они реабилитируют героя, сюжет и иллюзию правдоподобия.

Уже само название третьего романа Туссена «Фотоаппарат» («L'appareilphoto», 1988) вступает в полемический диалог с эстетикой «нового романа», формировавшейся под сильным влиянием кинематографа. Это название программное. Литературное творчество, по Туссену, есть, подобно фотографии, заведомо обреченная попытка зафиксировать мгновение, остановить бег времени. Его романы состоят из коротких (от одного слова до полутора страниц) фрагментов-фотографий, разделенных пробелами, или паузами. В паузах между стоп-кадрами течет то самое время, которое невозможно поймать, и пульсирует неподдающаяся фиксации жизнь. Попробовать удержать ее «ускользающую красоту» все равно, что попытаться «острием булавки бабочку закрепить на картоне живой».

В таком случае, стоит ли вообще писать? Этим вопросом и десять лет спустя задается герой романа «Телевидение» («La tetevision», 1997), похоже, утративший грань между творчеством и жизнью, реальностью и ее отражением, и в итоге не делающий ничего.

Бездеятельны и пассивны все герои Туссена. Их созерцательность и недеяние как творческий акт и как жизненная позиция сродни философии даосских мудрецов, это своего рода дзэн. «Никогда ничего не форсируй», предоставляй события их естественному ходу — таково кредо героя «Фотоаппарата». «В борьбе с действительностью — уступи», обходись с ней, как с маслиной, которую сам он, прежде чем съесть, долго и терпеливо разминает вилкой.

Никакой страсти, минимум движения, минимум слов. По сравнению с туссеновскими даже речи персонажей Беккета кажутся многословными и эмфатическими. Не случайно за упомянутой группой молодых писателей закрепилось также название «минималисты». Термин возник в американском искусстве конца 60-х годов. Представители этого течения (оно называлось еще «холодным искусством» и «буквализмом») стремились достичь эффекта наипростейшими, «минимальными» средствами, скажем, создавая инсталляции из разложенных металлических прямоугольников или гладких вертикально поставленных параллелепипедов.

Минималист Туссен, однако, ставит перед собой прямо-таки максимальные задачи: что-то вроде создания всеобщей теории относительности в жизни и искусстве. Его концептуальные романы так и напрашиваются на интерпретации, они изобилуют символами и знаками, к которым можно подобрать множество ключей из области философии, живописи или точных наук. Но не будем предварять непосредственное чтение книги анализом и таким образом пронзать «живую бабочку булавкой», тем более что язык Туссена, безукоризненно правильный и вместе с тем парадоксальный, полный скрытого юмора и откровенных каламбуров, сочетающий строгую наукообразность с лукавыми репликами в адрес читателя, все равно быстро заставит позабыть обо всяких литературоведческих «дамах».

Приблизительно в один и тот же период на обозримом горизонте моей жизни — обычно спокойной и безбурной — совместились два события, каковые, если брать их порознь, не представляли ни малейшего интереса, а при сопоставлении не обнаруживали, увы, никакой взаимосвязи. В самом деле, едва я решил обучиться вождению автомобиля и начал свыкаться с этой мыслью, как меня настигла пришедшая по почте весть: давно потерянный из виду приятель в отпечатанном на машинке письме — старенькая такая машинка — извещал меня о своей женитьбе. Между прочим, если я чего и не терплю, так это потерянных из виду друзей.

Итак, однажды утром я явился в контору автошколы. Помещение было просторное, сумрачное, в глубине стояли рядами стулья, обращенные к экрану. По стенам — разнообразные дорожные указатели и, там-сям, несколько старых выцветших бледно-голубых афиш. Меня приняла молодая особа; ознакомив со списком необходимых для поступления на курсы документов, она уведомила меня о ценах и количестве занятий: десяток по теории и уроков двадцать по вождению, если пойдет успешно. Затем она достала из ящика и протянула мне анкету, которую я возвратил не глядя, дескать, срочности нет, и, если возможно, лучше я заполню ее после, скажем, когда принесу документы, так будет проще.

Всю первую половину дня я провел дома, затем почитал газету, написал несколько писем. Ближе к вечеру я волею судеб снова оказался перед дверьми автошколы, и раз уж так случилось, вошел, а молодая особа, увидев меня, подумала, что я и вправду уже готов записаться. Я вынужден был рассеять ее заблуждение, однако дал понять, что дела идут, копия паспорта уже имеется и в ближайшие часы я намерен выяснить кое-что относительно справки о семейном положении. Она взглянула на меня рассеянно и, между прочим, напомнила про фотографии (да, да, четыре штуки, кивнул я).

В тот же вечер я все-таки обзавелся означенной справкой (и, более того, копией с нее) и снова появился в автошколе. В дверях я на секунду задержался, обратив взор к возвещавшему мои приходы и уходы медному звонку, по которому отчаянно лупил маленький молоточек. Молодая особа объяснила мне с улыбкой, что, находясь в конторе, обычно отключает звонок, затем встала, обогнула стол и в легоньком светлом платьице направилась к двери показать, как работает выключатель звонка.