Нина Воронель - Глазами Лолиты

Мне не сказали, сколько тысяч долларов он отвалил Юджину за его совершенные подделки, но, наверно, немало, потому что Юджин так и сиял из окна кабины. Когда грузовичок зафырчал, мне вдруг стало ужасно жалко, что он уезжает без нас и не известно, увидим ли мы его еще. Я заорала во весь голос «Подожди!», прыгнула вперед, вскочила на подножку грузовичка и, просунув голову в кабину, поцеловала Юджина в щеку. Он быстро выключил мотор, обхватил мои плечи и поцеловал меня в нос. После чего легким толчком спихнул меня с подножки, опять включил мотор и умчался, не оборачиваясь в нашу сторону.

Он умчался и мы остались одни, то есть втроем. От одного этого можно было бежать топиться в заросшем липкими водорослями озере Чотоква. Но вдобавок Инес закатила мне невообразимый скандал, прямо там, у ворот. Мне повезло, что вокруг были люди, и она постеснялась влепить мне пару оплеух, она только объяснила нам с Габи, какая она страдалица и как ей стыдно за свою дочь, которая вечно ее терзает и покрывает позором.

Голос ее поднимался все выше и выше, и я поняла, что еще секунда, и ее не остановят глазеющие на нас американские граждане — она взмахнет своей стальной ладонью и вмажет мне хорошую затрещину. Габи тоже это поняла и приготовилась схватить ее за руку, чтобы предотвратить побоище, но я-то знала, что стрекозиные лапки Габи ее не удержат.

И тогда, впервые в жизни, я ей не сдалась, — я проворно развернулась, нырнула за ворота и юркнула в уходящий от ворот трамвайчик. Я радовалась, что убежала и им теперь меня не догнать. Ведь у них нет опыта ежедневной прогулки к воротам, как у меня, — они не скоро сообразят, где останавливается следующий трамвайчик и где меня ловить.

Как только трамвайчик доехал до озера, я соскочила с подножки и поспешила убраться подальше от трамвайной линии, чтобы они не смогли увидеть меня из окна, когда будут проезжать мимо. Я понятия не имела, куда мне идти. Щеки у меня пылали и коленки подкашивались — ведь я совершила подвиг или, наоборот, ужасную глупость. Мне даже подумалось, что, может, всякий подвиг и есть ужасная глупость.

Я бежала по тенистой аллейке, не очень разбираясь, куда я бегу, пока не оказалась перед павильоном уродливых скульптур. Хоть в голове у меня мутилось, я все же сообразила, что в этом павильоне они наверняка не станут меня искать. Я заставила себя спокойным шагом пройти мимо охранника и стала делать вид, будто любуюсь скульптурами. Любоваться ими было трудно, но посмотреть на них было любопытно. Я обошла со всех сторон огромный каменный зад, над которым на железных плечиках для пиджаков были подвешены две каменные сиськи, и переключилась на собачьи головы, вырезанные кое-как из блестящего металла. Головы беззубо скалились друг на друга — ей-богу, я могла бы вырезать лучше, если бы мне дали кусок жести и хорошие ножницы.

И вдруг я услышала свое имя! Хотя американский голос из громкоговорителя произнес его по-американски «Свьетляна Гофман», я сразу сообразила, что говорят обо мне. Несколько раз произнеся «Свьетляна Гофман, Свьетляна Гофман», голос уступил место Инес:

«Светочка, — запричитала она по-русски. — Прости меня, детка, и вернись! Я готова откусить свой поганый язык за то, что тебе наговорила! Я очень волнуюсь — куда ты пропала? Прости меня, я сама не понимаю, что на меня нашло!»

Не понимает она, как же!

В этом месте она всхлипнула и уступила микрофон голосу. Я ни слова не поняла из его американской тарабарщины, но не трудно было догадаться, что он просит публику помочь в розыске обритой наголо девчонки в розовом платье с оборками. Сама не знаю, зачем я на проводы Юджина напялила свое самое нарядное платье, — наверно, для того, чтобы меня легче было найти среди других девчонок в шортах и футболках.

Мне стало казаться, будто вся публика в павильоне начинает на меня пялиться, пытаясь сообразить, уж не я ли та самая Свьетляна в розовом платье. Первой мыслью у меня было — снять это проклятое платье ко всем чертям, чтобы оно никому не бросалось в глаза. Но я была не уверена, можно ли ходить по территории Института в моем исподнем.

К счастью, у входа в павильон я обнаружила уборную, — как всегда, похожую на церковь или концертный зал. На этот раз я уже не спутала женскую с мужской, а сразу забежала в ту, что надо, наспех стащила платье и стала рассматривать себя в зеркале. Ничего особенного я не увидела — белые трусики в цветочек и коротенькая розовая комбинашка вполне могли сойти за летний прикид легкомысленной модницы моих лет.

Раз так, я сунула розовое платье в бачок для мусора и резвым шагом выбежала на улицу — теперь уже никто не мог бы узнать во мне хулиганку-Свьетляну, которую разыскивают по всему Институту. Мне было жалко терять это милое платьице навсегда, и я решила сходить за ним попозже, когда буря уляжется.

А пока нужно было решать, что я собираюсь делать дальше. Со временем придется вернуться к мамашке, только не сразу — пусть помучается как следует, в другой раз не будет распускать руки. И язык попридержит тоже. Но и долго тянуть не стоило — очень хотелось есть, ведь я пропустила завтрак. Да и мамашка всегда может передумать: сейчас она раскаивается, а через час снова возьмется за свое, такой уж у нее нрав.

Перебирая в голове все эти мыслишки, я успела добежать до озера, причем никто не обратил внимания ни на меня, ни на мой вызывающий прикид. Я подошла к самому краю воды и заметила, что все дно у берега заросло мохнатой густой травой, — недаром в этом озере никто не купался. От берега в глубь озера тянулись дощатые мостки, к которым были привязаны разноцветные лодки — на лодках тут все-таки катались. Я поскакала по мосткам, любуясь лодками и сожалея, что мне ни разу не удалось в них прокатиться, не с кем было, — мои подруги только и делали, что репетировали, а Юджин до последнего дня собирал милостыню у ворот.

И вдруг я увидела две знакомые фигуры, которые, как очумелые, бежали вдоль берега прямо ко мне, размахивая руками. Неужели кто-то меня все же опознал и стукнул, совсем, как на Юджина с нищими? Я заметалась по мосткам, но спрятаться было негде, разве что впрыгнуть в одну из привязанных лодок.

Соседняя лодка была далеко, но я все же напряглась и прыгнула, и, конечно, мимо! Подняв фонтан грязных брызг, я плюхнулась во что-то клейкое и быстро начала в это клейкое погружаться, чувствуя, как длинные щупальца подводных трав немедленно оплели мои коленки и щиколотки.

«Мама!», — заорала я не своим голосом, начисто позабыв, что я с прошлого лета поклялась никогда больше не называть Инес мамой. И она меня услышала, хоть была еще изрядно далеко. Она помчалась вперед, как космическая ракета, взбежала на мостки и легла поперек мокрых досок, протягивая мне руку.