Джеймс Джонс - Отсюда и в вечность

— Теперь ты знаешь, какой может быть любовь, — сидя в кресле, сказала ему Карен.

Остаток ночи они провели, лежа рядышком в постели, но не спали, а все говорили и говорили. Они были очень счастливы. Они переговорили обо всем на свете. Он рассказал ей последнюю главу и конец истории Прюитта. Ее это тронуло до слез. Они разговаривали до тех пор, пока в половине пятого не зазвонил маленький будильник, который она всегда носила в сумочке. Уорден тут же встал и оделся.

— Мы не будем говорить друг другу «прощай», — сказала, лежа в постели, Карен.

— Конечно.

— Два человека, так много значивших друг для друга, не могут бесследно исчезнуть из жизни друг друга, — продолжала Карен.

— Конечно.

— Сейчас все выглядит мрачно, — говорила Карен. — Время будет тянуться медленно. Нужно еще пережить войну. Но мы все равно увидимся.

— Обязательно увидимся. Я знаю, что увидимся.

— Люди, которые испытали такое чувство друг к другу, как мы, такую близость, обязательно встречаются вновь, — продолжала Карен. — У тебя есть мой адрес в Мэриленде?

— Есть, — ответил Уорден. — А ты в любое время можешь написать мне. Куда бы нас ни перевели, номер полевой почты останется прежним.

Поцеловав ее, он направился к выходу. В дверях обернулся и помахал ей рукой.

Улыбнувшись, она тоже помахала ему рукой.

Когда закрылась дверь, Карен откинулась на подушку, как бы разжала кулак и выпустила те нити, с помощью которых она управляла собой во время их встречи. И тут же все как-то стало распадаться на части, и мысли ее куда-то поплыли. Она прислушалась, чтобы не пропустить звука захлопывающейся за ним двери, — последнего знака, что в доме его уже нет, и, когда наконец звук этот раздался, она перевернулась и в изнеможении замерла, лежа на животе и уткнувшись щекой в подушку. Это свидание отняло у нее все силы. Но она радовалась тому, что смогла облегчить ему боль разлуки, смягчить ему переживания. Он выглядел совершенно растерянным. Может быть, и в самом деле они встретятся. Оттого, что он будет верить в это, хуже не будет. И с этой мыслью она заснула.

Идя по шоссе в расположение роты, Уорден подумал, что она, пожалуй, не разгадала его лжи. Зачем говорить человеку неприятности, когда ему и так тяжело? А потом, как знать, может быть, они и в самом деле когда-нибудь встретятся? Оттого, что он помог ей поверить в это, хуже не будет. Он был уверен, что она ни о чем не догадалась.

Вдруг до его сознания дошло — и у него на мгновение перехватило дыхание, — почему она приняла все за чистую монету. Слишком поглощена была она своей ролью, слишком боялась допустить какую-нибудь оплошность со своей стороны, чтобы можно было заметить наигранность в нем.

Ему очень хотелось, чтобы у нее не было неприятностей с Холмсом.

На следующее утро майор Холмс был дома и дожидался возвращения жены.

Карен поднялась с постели почти в одиннадцать часов. Прекрасная Диана заботливо сохраняла в доме полнейшую тишину, и Карен проспала до девяти часов. Когда она заставила себя все-таки встать, Диана приготовила завтрак — вареные яйца, консервированную ветчину и кофе — и они вдвоем просидели за столом еще целый час, мило болтая, обсуждая друг с другом характеры своих любовников, как самые близкие, доброжелательные подруги. Солнце, воздух — все вокруг создавало ощущение какого-то летнего праздника. Карен давно уж ничего такого не испытывала, и домой идти ей не хотелось, хотя она знала, что Холмс ее ждет. Это праздничное настроение не покидало ее и на всем пути домой.

Холмс упорно, упрямо сидел за кухонным столом и пил приготовленный по собственному рецепту кофе.

Оттого что капитан Холмс стал майором, он не очень-то изменился. Вместо бриджей и сапог ему выдали брюки навыпуск и штиблеты. А сейчас, как и все штабные офицеры в бригаде, он носил установленную для военного времени форму: защитного цвета шерстяную тужурку, длинные брюки, заправленные в краги, и полевые башмаки. А по существу изменился он мало. Правда, и времени-то прошло немного — всего несколько месяцев.

— Я хочу знать, где ты была, — спросил Холмс, как только Карен вошла в дом.

— Привет, — беспечно сказала она. — Что это ты вдруг не на службе?

— Я позвонил и отпросился.

— А где Белла?

— Я отпустил ее на весь день.

Карен налила себе чашку приготовленного им кофе и села с ним за стол.

— Представляю себе, как она обрадовалась, — весело сказала Карен.

— Я сказал, что хочу знать, где ты была, — повторил свой вопрос Холмс — И с кем.

— Так я же тебе все сказала еще вчера, — с той же веселостью ответила Карен. — Я ездила провожать одного очень хорошего моего друга.

— Вчера ты мне ничего не говорила. — Глаза Холмса были похожи на два сверкающих безумным блеском бриллианта, сидящих в высохшей, потрескавшейся штукатурке, каким было его лицо. — Где ты с ним была и кто он такой?

— Я тебе не говорила, что это мужчина, — возразила Карен.

— Это ясно и так. Ты думаешь, что я ничего не понимаю? Я давно уже все понял. Просто старался не замечать этого. Пока мог. Пока ты не стала делать это так откровенно и беззастенчиво. Так вот, я хочу знать, где вы с ним встречались и кто он такой.

— Полагаю, что это тебя не касается, — сказала Карен.

— Я твой муж. Поэтому меня это касается.

— Нет. Это касается только меня. И никого больше.

— Тебе, наверное, нужен теперь развод?

— По правде говоря, я об этом не думала. Мне, пожалуй, все равно.

— Ну так вот, развода я тебе не дам.

Карен отхлебнула кофе. Она не помнила, чтобы с, тех пор, как вышла замуж, чувствовала себя такой веселой и бодрой, чтобы у нее было такое великолепное душевное состояние.

— Ты слышишь меня? Развода я тебе не дам.

— Хорошо, — согласно кивнула головой Карен.

Холмс посмотрел на нее. Безумные бриллианты глаз на его гипсовом лице метали в ее сторону искры отчаяния. Он прекрасно видел, что она не притворяется, а говорит искренне.

— А может быть, я, наоборот, начну добиваться развода, — сказал он, пытаясь сломить ее лобовой атакой.

— Хорошо, — так же согласно сказала Карен.

— Надо бы сейчас все и решить, — проговорил Холмс. — Я хочу, чтобы мы договорились раз и навсегда.

— Насколько я понимаю, все уже решено: ты собираешься добиваться развода.

— Ага! Ты бы очень этого хотела? Нет, я тебе развода не даю. А если ты даже будешь пытаться добиться его, я обобью пороги всех судов, но не допущу его.

— Хорошо, — весело сказала Карен. — Тогда, значит, решено — никакого развода.

— И что же, тебе нравится перспектива жить с таким чудовищем, как я, до конца своих дней? — со страдальческим выражением лица сказал Холмс.

— Не очень, конечно, — беспечно сказала Карен, — хотя я могу себя утешать тем, что и тебе придется до конца своих дней жить со мной.