Джеймс Джонс - Отсюда и в вечность

В течение третьего часа занятий рота прошла маршем к большому склону, с которого хороню просматривалась площадка для игры в гольф, и как раз к тому месту па нем, откуда начиналась тропинка для верховой езды. На площадке для гольфа в это время находились несколько групп офицеров и офицерских жен, разыгрывавших свои обычные утренние раунды.

На этом склоне солдатам всегда читали лекцию по маскировке и укрытию от огня противника. Специалистом по этим вопросам был сержант Торнхилл. Его лекцию солдаты слушали лежа под огромными развесистыми дубами. Впрочем, большинство их пропускали слова сержанта мимо ушей, так как были заняты или игрой в ножички или любовались подпрыгивающими задницами офицерских жен и дочерей, когда те проезжали на лошадях мимо роты. Долговязый сержант Тарп Торнхилл, родом из штата Миссисипи, прослуживший в армии семнадцать лет, не принадлежавший ни к фракции спортсменов, ни к их противникам, сделал Прю выговор за невнимательность на занятиях. А чтобы другим неповадно было, он послал его на гаревую дорожку, где под наблюдением одного из сержантов Прю должен был ускоренным шагом сделать семь кругов с винтовкой наперевес.

На этот раз пострадал и Маггио: за попытку показать, Прю чувство сострадания он получил точно такое же наказание.

Особое внимание сержантов к Прюитту не ослабевало ни на минуту. За выговором следовал выговор, за наказанием — наказание. Сначала его выносливость и стойкость испытал один, затем другой, потом третий сержант, словно все они тренировались на нем на инструкторов по обучению новобранцев, зеленых неопытных призывников, которые начинали теперь прибывать в армию пачками.

Даже Чэмп Уилсон, этот гордый и надменный король ринга, всегда молчаливый, ко всему безразличный, снизошел до прочтения Прю нотации во время тренировки в плавном нажатии на спусковой крючок.

Прю оперся на дуло своей винтовки и покорно, не говоря ни слова, выслушивал этого сержанта, так же как он выслушивал всех других, — единственно правильное в таких случаях поведение. Однако на этот раз до сознания Прю доходили лишь отдельные слова Чэмпа, потому что он думал в этот момент совсем о другом. Прю стоял рядом с Чэмпом, по в мыслях был далек от него. Он размышлял. Через его сознание проносились все события дня, одно за другим, словно кадры киноленты, которая быстро раскручивалась с бабины и ниспадала на пол. Первый кадр затерялся где-то в запутавшихся витках той части ленты, которая лежит на полу, а последний все еще остается на крутящейся бабине.

Размышляя над событиями дня, Прю отметил, однако, что из всех сержантов, ожесточенно гонявших его по полю, как футболисты гоняют новый футбольный мяч, только два отказались ударить но мячу: командир отделения Чоут и старина Пит Карелсен, которые — об этом знали все — были его друзьями. Возможность нанести удар предоставлялась им неоднократно. Но они, так же как и солдаты — противники спортивной фракции, предпочитали в таких случаях отводить взгляд куда-нибудь в сторону.

«А что же они, по-твоему, должны были делать? — подумал Прю. — Поднять бунт и защитить тебя? Ты же знаешь, что тебя никто не заставлял оставаться в строевых. Все, что тебе приходится теперь делать, ты делаешь по своей же воле, — сказал он себе. — Да, друг, все это ты выбрал сам.

Своя воля… — продолжал размышлять Прю. — Значит, своя воля существует. Значит, существует. Значит, существует и право любить… И всякие свободы… А какие? Свобода политических взглядов. Нет, такой свободы не существует. Какие же еще? Свобода выпить пива? Ну, конечно же, свободное право на пиво. Итак, свобода воли, свобода любви и свобода выпить пива.

Сейчас речь идет о свободе волн. Все происходящее — это результат твоего свободного выбора, твоего волеизъявления. Они здесь совершенно ни при чем. Они предоставили тебе свободу выбора, право свободного выбора. Тебе сказали: первое — ты можешь выступать на ринге; второе — ты можешь не выступать на ринге, можешь бороться за свои права, но в этом случае ты попадешь за решетку; третье — ты можешь и но выступать на ринге и не бороться за свои права, но тогда тебе придется длительное время выносить, невзгоды и страдания. Но если ты избрал этот третий путь, путь невзгод и страданий, избрал по своей воле, то знай, что тебя ждут наказания за снеуспеваемость» и «неподготовленность», наряды вне очереди, различные ограничения свободы, то есть в конечном итоге та же тюрьма.

Значит, из трех вариантов два последних означают одно и то же — тюрьму, и выбор сводится к одному: или выступать на ринге, пли попасть за решетку. Выбор, хотя и ограниченный, но все же выбор, в котором тебе предоставлено право свободного волеизъявления.

Было бы намного предпочтительнее, — подумал Прю, — если бы они поступали с тобой так, как, например, нацисты поступают с евреями. Или как англичане поступают с индийцами. Или как американцы поступают с неграми. В этом случае ты был бы жертвой существующих представлений о правопорядке, об интересах государства и пр. и пр. А так ты просто ненавидимый служебный номер [2] В армии США каждый военнослужащий получает личный служебный номер. — Прим. ред. и больше ничего.

Но ты ведь никогда не считал, что они поступят с тобой так, ведь правда же? Ты не верил в это. Не верил потому, что сам никогда не поступил бы так по отношению к любому из них, потому что всю свою жизнь страдал от чрезмерно развитого чувства справедливости, всегда защищал обиженных и оскорбленных (вероятно, потому, что и сам всегда принадлежал к ним)».

Прю всегда верил в справедливость борьбы обиженных и оскорбленных против тех, кто обижает и оскорбляет. Он стал сторонником такой борьбы не потому, что этому его учили дома, в школе или церкви, а, скорее, благодаря влиянию важнейшего воспитателя социальной совести — кино. Симпатизировать этой борьбе Прю научили многочисленные кинофильмы, которые начали появляться на экранах после прихода в Белый дом Рузвельта.

В то время Прю был мальчишкой. Тогда он еще но бродяжничал. Он воспитывался на выходивших в то время картинах, которые показывали в 1932–1937 годы и которые тогда еще не успели превратиться в жалкие коммерческие поделки. Прю долго находился под влиянием таких картин, как «Тупик», «Уинтерсет», «Гроздья гнева», «Презренный металл — моя судьба», фильмов о жизни бродяг и заключенных с участием Джеймса Кегни, Джорджа Рафта и Генри Фонды.

Прю был тогда совсем зеленым юнцом, но эти фильмы научили его ненавидеть всех и всяких притеснителей. Он считал, что, поскольку коммунистов в Испании притесняют, значит, за них нужно бороться. Нужно бороться за евреев в Германии, но против евреев с Уолл-стрита или из Голливуда, которые сами теснят других. Поскольку в Америке капиталисты притесняли пролетариат, Прю считал, что должен бороться за пролетариат против капиталистов. Он, уроженец Юга, пришел к убеждению, что нужно бороться за негров против белых, потому что негров обижали и притесняли, а сами они никому ничего плохого пока не делали.