Элис Уокер - Цвет пурпурный

Не-е, говарю, никогда ими не были.

Ты хорошо выглядиш, как в Мемфисе пожила, сама знаеш небось, гаворит.

Ну да, говарю, Шик обо мне заботится.

Чем ты там зарабатываешь? спрашивает.

Брюки шью, говарю.

То-то я замечаю, вся родня брюки твоего пошива носит. Так ты што, и на продажу шьешь?

Именно, говорю. Я еще тут начала. Надо было чем-то руки занять, штобы тебя не убить.

Он в пол уставился.

Шик мне первую пару помогла сшить, говорю. И как дурочка, заплакала.

Скажи мне правду, Сили, говорит он, Я тебе не приглянулся, потому што я мущина.

Я нос высморкала. По мне так, сними с вас портки, все мужики на лягушек похожие. Как ни ласкай, лягушки они и есть.

Понятно, говорит.

Как домой добралась, мне так тошно стало, в пору только спать круглые сутки. Пробовала с новой задумкой своей, брюками для беременных, повозиться, но от одной мысли, што кто-то может быть беременный, слезы полились.

Твоя сестра Сили.

В первый раз мне Мистер __ мою почту прямо в руки отдал, телеграмму из министерства обороны Соединенных Штатов Америки. В ей сказано, што корабль, на котором ты с детьми и мужем плыла из Африки, подорвался на немецкой мине в каком-то Гибралтаре. Они думают, вы все утонули. И в тот же день все мои письма к тебе за последний год вернулися нераспечатанные.

Сижу я теперь в своем большом доме и иголкой ткань ковыряю, шью как будто. Зачем, сама не знаю. Зачем все? Едва тяну ее, эту жизнь.

Твоя сестра Сили.

Таши и ее мать убежали из деревни. Они отправились к мбеле. Мы с Самуилом и детьми вчера долго говорили об этом и выяснили, что, по сути, никто из нас толком не знает, существуют ли мбеле в действительности. Мы слыхали от других людей, что они живут в самых непроходимых лесах, охотно принимают беглецов, нападают на плантации белого человека и готовят его гибель или, во всяком случае, надеются прогнать со своего континента.

Адам и Оливия очень расстроены, потому что любят Таши и скучают по ней и еще потому, что от мбеле еще никто не возвращался. Мы стараемся занять их, а поскольку в этом году малярией болеют очень многие, у нас у всех много работы. Распахав поля с ямсом и взамен дав людям олинка еду в банках и пакетах, плантаторы лишили их необходимой пищи, надежного средства от малярии. Конечно, белые не знали об этом, им просто была нужна земля для каучуковых плантаций, но олинка сажали ямс тысячи лет, и он спасал их от малярии и хронической болезни крови. Без обычного урожая ямса люди — те немногие, что остались — болеют и умирают с угрожающей быстротой.

Сказать тебе по правде, я опасаюсь за наше собственное здоровье, и особенно за здоровье детей. Самуил надеется, что с нами ничего не случится, поскольку мы перенесли малярию в первые годы жизни здесь.

А как ты живешь, милая моя сестричка? Почти тридцать лет прошло с тех пор, как мы последний раз говорили друг другом. Может статься, тебя уже нет на этом свете. Близится время отъезда, и Адам с Оливией забрасывают меня вопросами о тебе, на редкие из которых я могу дать ответ. Я говорю им иногда, что Таши чем-то похожа на тебя. И поскольку для них здесь нет никого милее Таши, при этих словах они светятся от радости. Но иногда я спрашиваю себя, найду ли в тебе прежнюю открытую и честную душу, такую, как у Таши, когда вновь увижу тебя. Не сломили ли тебя бесконечное деторождение и постоянные обиды в доме Мистера __? Этими мыслями я не делюсь с детьми, а только с моим дорогим супругом Самуилом, который советует мне не тревожиться понапрасну, а положиться во всем на Божью волю и на духовную стойкость моей сестры.

Наше понятие о Боге изменилось, после всех этих лет жизни в Африке. Он для нас все более духовен и все более внутри нас. Большинство людей думают, что он должен как-то выглядеть, быть похожим на что-то или на кого-то — на листья или на Христа, — но мы так не думаем. Это отсутствие зримого образа приносит освобождение.

Когда мы вернемся в Америку, Сили, мы будем вести с тобой долгие разговоры об этом. А может быть, мы с Самуилом откроем у нас новую церковь, в которой не будет никаких идолов, в которой люди, все и каждый, будут искать прямого общения с Богом и укрепляться в вере, общаясь с нами и друг с другом.

Как ты можешь догадаться, здесь мало развлечений. Мы читаем газеты и журналы из дома, играем с детьми в африканские игры. Ставим с местными детишками куски из пьес Шекспира — Адам особенно хорош в роли Гамлета, когда читает монолог «Быть или не быть». У Коринны были четкие понятия о том, чему следует учить детей, и каждая хорошая книга, о которой она читала в газетах, попадала в их библиотеку. Дети наши многое знают, и надеюсь, знакомство с американским обществом не будет для них большим шоком, разве что их удивит ненависть к черному народу, которая явственно чувствуется во всех газетных новостях. Я тревожусь, когда думаю об их африканской свободе духа, их открытости, их самоуважении. И потом, мы же будем бедными, Сили. Пройдут годы, прежде чем мы сможем купить дом. Как они, выросшие в Африке, будут справляться с этой враждебностью по отношению к себе? Когда я представляю их в Америке, они кажутся мне наивными детьми, а вовсе не такими взрослыми, какими я привыкла видеть их здесь. Худшее, с чем нам пришлось столкнуться в Африке, было равнодушие и некоторая, вполне объяснимая поверхностность наших отношений с людьми, кроме разве что Кэтрин и Таши. В конце концов, олинка хорошо понимают, что мы имеем возможность уехать, а они должны остаться. И, само собой разумеется, эти сложности не имеют никакого отношения к цвету нашей кожи.

Дорогая Сили,

Прошлым вечером я не дописала письмо, потому что пришла Оливия и сказала, что Адама нигде нет. Очевидно, он ушел вслед за Таши.

Молись за него.

Твоя сестра Нетти.

Иногда я думаю, што Шик вовсе меня и не любила. Я стою раздевши перед зеркалом и смотрю на себя. И чево тут, спрашивается, любить? На голове кучеряшки, я их больше не выпрямляю. Шик сказала, ей и так любо, и нужда отпала. Кожа темная. Нос как нос. Губы как губы. Тело как у любой другой бабы — проходит через возрастные изменения. Ничево такова, за што любят. Ни тебе медовых кудрей. Ни тебе свежести, ни тебе молодости и красоты. Сердце, однако, кровью так и полнится. Видать, свежее еще.

Вот так я и говорю с собой, в зеркало глядючи. Сили, говарю я, тяжелый ты случай. Счастье тебя провело. До Шик у тебя ево не было, вот ты и вообразила, будто тебе теперь положено по гроб жизни быть счастливой. Ты еще посмела думать, будто деревья да звезды на твоей стороне. А нынче глянь-ка на себя. Шик нет, и счастья нет.

Иной раз открытка от Шик придет. То с Нью-Йорку, то с Калифорнии. В Панаму со своим Жерменом каталася, Марию Агнессу да Грейди навестить.