Шерли Грау - Кондор улетает

Роберт стоял в углу своей новой спальни, и в голове у него все дрожало, все сотрясалось. Как желе. Как извергающийся вулкан. Либо то, либо другое. Он не мог решить, что именно.

В комнате повсюду стояли букеты розовых роз. Он сжал попавшийся под руку бутон, раздавил его в пальцах.

— Роберт! — крикнула Анна из будуара. — Может быть, ты откупоришь шампанское?

Вон оно: одна бутылка на серебряном подносе. Два хрустальных бокала по сторонам.

Он ждал, что Анна будет смущаться. Или нервничать. Но робел он сам. Держа его за руку, она открыла чугунную калитку и повела его к их дому, а ее длинная атласная юбка шуршала по кирпичам, которыми была выложена дорожка. Он кое-как отпер дверь, но засов изнутри задвинула она.

Шампанское громко хлопнуло. Роберт осторожно и аккуратно налил оба бокала. Шампанское было розовым. Или в нем просто отражалась комната? Роберт невольно оглянулся на розовые шелковые шторы. Неужели там, за ними, действительно окно?..

Комнату словно наполняла дымка, какая-то смутность. Приглушенный спет — крохотные огоньки электрических свечей в настенных канделябрах, лампы в розовых абажурах.

Вот он и женат. Его жизнь отлажена, спланирована. Цепь нарастающих успехов. Труд несет в себе свою награду. Уважение и любовь. Все больше счастья. Упивайся одобрением в карих глазах своей жены… Я — состоятельный человек, преуспевающий делец с первым благородным серебром на висках, мягкие пуховики из денег, деньги повсюду вокруг… Так, черт подери, что его грызет?

Дом выглядит чужим… Он же бывал здесь сотни раз. Он знает все гвозди, всю дранку, всю штукатурку, знает кирпичный фундамент и балки, на которые настлан пол. Он знает все доски, он заглядывал в ведра с краской. И вот теперь, когда ему предстоит тут жить, все в доме кажется чужим.

— Шампанское налито? — На Анне был длинный белый пеньюар, он ниспадал волнами, трепетал, колыхался и благоухал духами.

— Я как-то не замечал, что у тебя прямые волосы, — сказал он.

— Они всегда были прямые, — сказала она.

— Не понимаю, почему я не замечал.

Он взял бокал. Его рука дрогнула, пенистая струйка потекла по зеркальной поверхности стола. Он торопливо полез за носовым платком.

Анна положила пальцы на его локоть.

— Роберт, все в доме предназначено для того, чтобы им пользовались. Не беспокойся.

Она была права. Все тут принадлежало ему, и он мог всем этим пользоваться. Он протянул ей бокал.

— Поздравляю с законным браком, миссис Кайе.

Он ждал стыдливого румянца, застенчивого смешка, но получил только спокойную улыбку.

— Я очень счастлива, Роберт.

Он сказал:

— Славная штучка. Очень тебе идет, — и потрогал воздушную прошивку. Его пальцы отдернулись, ощутив жесткую сухость. Точно прошлогодние листья, подумал он.

— Налей мне, пожалуйста, еще шампанского.

Он наполнил бокал, не пролив ни капли.

— Вот я уже и приноровился.

Учись и тому и этому. Свыкайся с тем, что ты женат. Жена вся в белых оборочках. Накрахмаленных так, что они царапаются. Зачем она надела эту штуку? У меня — собственный дом. Полы до того натерты, что ковры скользят. Устричные лодки остались далеко позади. Ци Чоу орал: «Быстро, быстро! Хочешь кушать, так работай! Ты садишься за мой стол кушать, так должен работать…»

Анна опять подставила свой бокал.

— Наверное, я нервничаю.

Он чмокнул ее в губы. Они были очень гладкими, чуть сладковатыми. Облака благоухания окружали ее лицо.

— Я тебя жду, — сказала она.

Ждет меня. Конечно. Я же ее муж. Бери, что твое. Иначе нельзя — повод для развода. Да и как бы она не вообразила, что я не интересуюсь женщинами.

— Я сейчас.

Пижаму и халат он нашел за дверью. Все было предусмотрено и устроено. Под душем он подставил лицо и волосы струям воды. Что, черт подери, с ним такое? Обычно его подгонять не приходилось. Вот как с Бетти. Иногда они даже не успевали добраться до скрипучей кушетки в пыльном подвале, и он ощущал под ее телом жесткость голых половиц. А этот подвал? Он же его даже не рассмотрел как следует. Только запах запомнил хорошо: душный, с примесью сладковатой вони, какая бывает от крыс. Одного воспоминания оказалось довольно, чтобы возбудить его. Дурак! Ты что, способен на это только в грязном подвале?

В спальне стоял полумрак — горела только одна лампа. Лужица розового света на полу. Белые крылья ее пеньюара неподвижно свисали со стула — облака, опустившиеся на горную вершину.

Он медленно забрался под одеяло. Аккуратно обнял ее. Его руки гладили, ласкали, а паника становилась все сильнее. Да что это с ним, черт подери?.. Кожа у нее была гладкая, прохладная, несмотря на июнь. Прямо мраморная. У Бетти под мышками росли жесткие колючие волосы, кожа у нее была загрубелая, кое-где в прыщиках, в оспинах, оставшихся после ветрянки. И она всегда была горячей, даже в зимние ночи. Из ее пор проступали бусины пота, сливаясь в ручейки. От нее кисловато пахло потом.

Анна удовлетворенно вздохнула. Значит, пока все в порядке. Только бы дальше не сплоховать. Господи! — подумал он. — И надо же было мне пить!

— Тебе нравится целовать? — спросила она чуть слышно.

— Вот погоди, — сказал он, — сейчас узнаешь!

Ему еще никогда не приходилось иметь дела с такой женщиной. С девушкой.

Он подумал: все они в эту минуту одинаковы. Все до единой. Он вспомнил Бетти. Одинаковая дрожь, одинаковый выгиб. Одинаковое наслаждение — девственница и шлюха. Анна и Бетти. А ведь он даже ни разу ее не видел как следует — только силуэт во тьме и тихий шепот. Но он ее помнил. Как он ее помнил! Она как будто и сейчас была с ним. Змеиные движения. Страсть — не к нему, просто к мужчине. Но пока он был с ней, он был для нее всеми мужчинами мира. Ибо в этот миг его тело несло в себе силу и мощь будущего. Он сломает и уничтожит, он все переделает по-своему.

Он слепо подмял Анну под себя. Но овладел он Бетти, чье жадное тело ждало его. И завершил он свой брак с Бетти, из Бетти он исторг кровь Анны.

— Господи! — сказал он вслух. — Господи Иисусе!

Когда образ Бетти померк и капля крови впиталась в подшитую простыню, он перевернулся на бок и машинально протянул руку за сигаретой. (Они лежали на тумбочке совсем рядом. Откуда Анна знала об этой его привычке?) Он лежал на спине и смотрел, как дым исчезает в розовом сумраке. Он старался придумать, что бы такое сказать, но все выходило глупо. Что-нибудь нежное. Что-нибудь уместное.

К тому времени, когда он докурил сигарету и размял окурок на прожилках розовой пепельницы, сделанной в форме древесного листка, Анна, чуть-чуть отвернувшись, чуть-чуть отодвинувшись от него, уже спала крепким сном.