Анжел Вагенштайн - Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай!

Моцарт. Концерт для флейты и фортепиано соль мажор…

Аракси закрыла глаза, наши руки лежат рядом на слегка изогнутых подлокотниках Я гляжу на нее, потом легонько касаюсь мизинцем ее руки, словно желая вывести из забытья. Она кладет руку поверх моей и нежно гладит ее. Я не совсем уверен, что Аракси делает это осознанно, так как видно, что она всецело поглощена музыкой.

Однако это продолжается недолго. Вдруг Аракси отдергивает руку и сжимает пальцы, подобно улитке, которая, почуяв опасность, прячется в свою раковину.

Шепчет, не глядя на меня.

— Мой муж.

Осторожно поворачиваю голову к деревянной лестнице, где стоит высокий худой мужчина. Его седая голова как-то не соответствует относительно моложавому лицу — бледному, с прозрачной кожей, что придает ему аристократическую, почти женственную утонченность. Глубоко посаженные глаза обведены темными кругами, как у человека, который болен или недавно перенес тяжелую болезнь.

Не знаю, как давно мужчина стоит на лестнице, но, скорее всего, он нас уже заметил, потому что, когда мы встречаемся взглядами, он кивает с чуть заметной вежливой улыбкой. Аракси молча обводит зал рукой, как бы говоря, что свободных мест нет, но мужчина жестом успокаивает ее.

Я никогда не узнаю, видел ли он, как мы нежно касались друг друга, да и он никогда ничем не выдаст себя.

Моцарт, Концерт для флейты и фортепиано соль мажор…

Еще несколько раз я бросаю взгляд туда, на деревянную лестницу, и неизменно встречаю его взгляд — сосредоточенный, исполненный любопытства.

Мы отправляемся ужинать в ресторан неподалеку от Дома Альфонса де Ламартина, известный своей изысканностью и хорошим обслуживанием. Говорят, он был построен на руинах дервишского монастыря, пристроенного к еще более древним римским развалинам. Хотя, это могло быть и добротной имитацией, затеей местных архитекторов.

Вечер выдался теплый и безветренный, и мы решили расположиться во внутреннем дворике, своеобразном патио с колодцем посередине, оформленном как восточное преддверие не монастыря, а скорее гарема.

Супруг Аракси возвращает меню официанту.

— Мне что-нибудь без мяса.

— Может быть, салат «оливье»?

— Нет, пожалуйста, без яиц.

Мне становится неловко.

— Пожалуй, нам не стоило сюда приходить. Раз вы нездоровы…

— Ради бога, не беспокойтесь, заказывайте себе, что хотите. Еда — это последнее, из-за чего я могу кому-нибудь позавидовать.

У Аракси полностью отсутствующий вид, она рассеянно курит и вовсе не пытается играть роль хозяйки, обязанной развлекать гостей. Мы молчим, ожидая, пока нам принесут наши бараньи отбивные с ризотто и густое южное вино. Официант наливает Аракси и мне, а ее супруг ладонью накрывает свой бокал.

— Мне не надо. Минеральной воды, пожалуйста.

Молча пригубливаем вино, на мгновение встречаемся с Аракси взглядами и тут же отводим их в сторону. Ее муж говорит:

— Очень рад с вами познакомиться. Аракси много рассказывала о вас.

— Не так-то уж и много, — ровным голосом возражает Аракси.

— В таком случае рассказывала так, что мне показалось много, — мягко уточняет он, очевидно не желая пререкаться.

Я поднимаю голову, прежде чем отправить в рот кусочек мяса, и вижу его глаза, полные напряженного любопытства.

— В таком случае, мы с вами в неравном положении, — говорю я, — ибо о вас Аракси мне ничего не рассказывала.

— Я не представляю интереса. Для нее.

Аракси пристально смотрит на мужа, но не пытается опровергнуть его слова.

— Вы из Пловдива? — спрашиваю, просто чтобы сменить тему разговора.

— Нет, из провинции.

Вопросительно смотрю на него, все-таки Пловдив — отнюдь не столица Болгарии, он спешит пояснить:

— И в провинции есть своя провинция. Я из деревенских пришельцев. С завистью отношусь к коренным жителям и сразу узнаю их. Вы помните старые названия холмов, кварталов, улиц. Словно жили в каком-то ином, более гуманном веке. Мы ведь живем не в кварталах, а в микрорайонах — так у нас называют спальные муравейники. Не улицы с названиями, а только отдельные дома с номерами.

Аракси перебивает его и поясняет все тем же безразличным тоном, будто за этим столом ее ничего не касается:

— При всем при этом, наш деревенский мальчик весьма скромен, ну, просто образцовая скромность. А ведь он — атомный физик, любимец разных там Маш и Наташ в Дубне.

— О, Дубна? Бомбы делаете? — спрашиваю, вроде бы шутя.

— Нет, занимаюсь авариями.

Я сконфужен своей топорной шуткой.

В голове мелькает догадка, что могло приключиться с этим утонченным, бледным, рано поседевшим человеком. В сознании мелькает название «Чернобыль». И тут же услужливая память подсовывает картину нашей крохотной секретной мастерской по производству атомных бомб в Димоне, что на подступах к пустыне Негев. Как однажды ныне всеми забытый наивный Вануну [18] Мордехай Вануну — израильский физик-ядерщик, осужденный в 1986 г. за разглашение в британской газете сведений о ядерном потенциале Израиля. , который сейчас отбывает пожизненное заключение где-то в Иудее, заставил мир похолодеть от ужаса. Да и у моего собеседника, судя по всему, приговор не мягче, с той лишь разницей, что он не отбывает его в тюрьме.

— Ладно, Георгий, попроси счет, — резко вмешивается Аракси, явно желая прекратить этот разговор.

— Он уже оплачен, — заявляю я, довольный, что мне удалось их перехитрить. Счет я оплатил незадолго до этого, сказав, что мне нужно ненадолго отлучиться.

— Как можно? Вы же гость! — сопротивляется ее муж.

— Как только что выяснилось, гостем в Пловдиве являетесь вы, а не я. Кроме того, должен вам признаться, что я — внук Аврама Гуляки. Может, вы и не слышали о моем легендарном предке, но вот Аракси его хорошо знала. Он никогда не допускал, чтобы кто-либо платил по счету.

В эту минуту к нам подходит официант, неся на подносе бутылку шампанского с тремя бокалами. Мы недоуменно переглядываемся. Аракси заявляет:

— Мы это не заказывали.

— Вам его посылают господа вон за тем столом.

По ту сторону старинного колодца, который, наверняка, уже давно не используется по предназначению и для безопасности покрыт декоративным куполом из кованого железа, вижу несколько человек с поднятыми бокалами. Я очень близорук и с трудом могу распознать человека с такого расстояния, особенно при скудном свете настольных ламп. Не знаю почему, но мне приходит в голову, что это мои коллеги-византологи, решившие поколесить по фракийским местам, пока их подберет самолет, следующий в нужном им направлении.

Я поднимаюсь с места и направляюсь туда, держа в руке бокал с шампанским. Навстречу мне идет какой-то человек, но только когда он подходит ближе, я узнаю в нем адвоката Караламбова. По всей видимости, он неправильно истолковал мой поступок и дружелюбно улыбается. Отступать поздно, положение обязывает, как говорят французы, особенно когда держишь в руке бокал шампанского.