Родди Дойл - Ссыльные

— «Гиннесс»?

— Именно.

Джимми заказал пинту у бармена — латыша, который встал за стойку к бармену — португальцу. Паб оживлялся, все уже мило резвились. Джимми снова повернулся к Негусу Роберту.

— По — английски вы, кстати, говорите очень хорошо.

— Как и вы, мистер Кроллик. Прямо как местный.

Настал черед Джимми воззриться на него.

— Теперь я буду петь, — сказал Негус Роберт.

И тут оно случилось. После рождения детей и, может — но не точно, — после третьего в жизни секса у Джимми настал лучший, наифантастичнейший, блядь, миг. Черный, стоя в шести дюймах от него, открыл рот и запел «Много рек перейти». Джимми умер и вознесся прямиком на небо.

А когда три дня спустя вернулся в Дублин, группа вчерне у него уже собралась. Пел Негус Роберт. Вероятно, он ненормальный, но пиво всем выставил, а «Много рек перейти» пел так хорошо и убедительно, что всякий раз Джимми на три минуты забывал: на самом деле ближайшая к ним река — Лиффи.

Барабанщик был из Москвы: Джимми где‑то записал, как его зовут. Студент в Тринити, прослушивался по телефону. А через час у Джимми была девица из Нью — Йорка, заявившая, что может на басу, но предпочитает гитару, — в трубке она звучала роскошно и дала Джимми слово, что не белая.

— Вам нравятся «Коррз»? — спросил он.

— Нет, не нравятся.

— Вы приняты, — сказал Джимми.

— И все?

— Ну да, — сказал Джимми. — Если не соврали, что не белая.

— Должна вам сказать, — сообщила она. — Раньше со мной так не разговаривали.

— Добро пожаловать в Ирландию, любовь моя, — сказал Джимми.

Так — три есть, осталось одиннадцать — двенадцать. Джимми уже видел и слышал всю банду. А телефон не унимался.

— Барбаны.

— Прости, чувачок, ты опоздал. У нас уже русский стучит.

К концу четвертого дня — считая с Негуса Роберта — Джимми добавил к составу барабанщика джембе из Нигерии и еще одну певицу — молоденькую, из Испании.

— Какой у нее голос? — спросила Ифа.

— Не знаю, коза. Но зовут ее Розалита.

— И что?

— Спрингстин написал про нее песню.

— Это она тебе сказала?

— Нет, — ответил Джимми. — Я ей.

Смех Ифы проехался ему по ушам рашпилем.

— Я пошутил, — сказал Джимми. — Ее зовут Агнес.

После чего Ифа заснула.

Последнее приобретение — полчаса назад, пока Джимми лежал в постели, — было гитаристом из Роскоммона.

— «Коррз» нравятся?

— Терпеть не могу, блядь, мужик.

— Черная музыка нравится?

— Обожаю, блядь. Только не рэп, мужик. Это нахуй.

Джимми лежал рядом с Ифой. В нем все звенело, перевозбудился. Не уснуть.

Но он провалился, вырубило, и тут зазвонил телефон — мобильник, забытый на груди после того, как Джимми нанял чувака из Роскоммона.

Ифа буравила его локтем.

— Джимми!

— Чё?

Телефон — теперь и он услышал.

— Господи. Прости.

Часа два — три ночи, должно быть.

— Алло? — сказал Джимми.

Тишина.

— Алло?

— Значит, черномазых любишь?

— Кто там? — спросила Ифа.

И больше ничего. Ни слова не сказали. Только жуткая пустота в трубке — там кто‑то ждал.

Джимми выключил телефон.

— Кто звонил?

— Автоответчик включился. Извини.

— Елки — палки.

— Прости.

Ифа опять уснула.

А Джимми — нет.

Джимми не стал разбираться с этим звонком. Ну да, он рассвирепел и чуточку испугался, но не знал, как тут поступить, и не хотел, чтоб ему эта неуверенность мешала. Он надеялся — и уже почти решил, — что такого больше не повторится. Просто какой‑то урод, ночью заскучал, развлекается. Однако Джимми решил на всякий случай телефон больше детям не давать.

— Мой фон! — заявила Махалия.

— Мой, солнышко, — ответил Джимми. — Папе он для работы нужен.

— Хачу!

Зазвонили в дверь, слава те господи, и Джимми сбежал.

Через три недели после того, как он расклеил афишки, телефон еще резвился. И объяву в «Горячем наборе» тиснули, что принесло новый улов. Да и в народе слух пошел: Джимми Кроллик собирает банду. Поэтому сейчас приходили и домой.

Теперь за дверью стоял парнишка — совсем юный, лет пятнадцати.

— Ну? — спросил Джимми.

— Мне можно к вам в группу?

— Тебя как зовут?

— Педро.

— Нет, не Педро, — сказал Джимми. — А Уэйн. Я в школе с твоим папаней учился.

— Но все равно — можно?

— Извини, — ответил Джимми. — Папане от меня привет.

Он захлопнул дверь.

Опять звонок.

Опять Педро.

— Мусорный бак на колесиках не хотите купить?

— Нет, Уэйн, спасибо.

Славный парнишка.

— А с аппаратом помочь не хочешь? — спросил Джимми.

— Честно? — спросил Уэйн.

— Ну.

— Ой, спасибо, дяденька.

— Не вопрос, — сказал Джимми.

Ему нравилась предприимчивость в молодежи — у них тут замечательная маленькая страна. А он сам оттягивался вовсю.

Среди ночи больше никто не звонил.

Джимми вез Марвина в Малахайд на матч и увидел румына. Больше того — на спине у румына он увидел аккордеон. Мужик его лет продавал «Насущные вопросы» на светофорах в Кулоке — бродил между рядами машин, когда горел красный. Джимми открутил вниз окно.

— Хотите играть в группе? — спросил он.

— Хотите купить журнал? — ответил мужик.

— Если куплю, в группу ко мне придете?

— Запросто. И сына приведу.

Он показал на паренька, ходившего по другой полосе движения.

— На трубе играет. Очень хорошо.

— Годится, — сказал Джимми. — Подождите, машину поставлю.

— У нас же игра, — сказал Марвин.

Он переодевался в форму на заднем сиденье.

— Еще куча времени, — ответил Джимми.

И был прав. Он подписал в группу двух Данов — отца и сына, — а команда Марвина выиграла два — ноль. Сам Марвин ничего не забил, но передал мяч тому, кто передал тому, кто забил второй.

Дичь какая‑то, думал ночью Джимми. Он лежал в постели, телефон выключен. Если бы с аккордеоном был ирландец, Джимми бы его переехал. Он ненавидел аккордеоны — и заодно аккордеонистов, — пока не увидел инструмент на спине Дана. Но румын сыграл ему — румынскую джигу или что‑то вроде, прямо на обочине, перед фабрикой «Тэйто», — и Джимми полюбил этот инструмент. Он оставил Данам свой номер, их номер лежал у него в кармане, и Джимми пообещал на них выйти в ближайшие пару дней.

— Думаю собрать всю группу, — сказал он теперь.

— Отлично, — ответила Ифа. Она уже засыпала.

— Здесь, — сказал Джимми.

— Отлично.

— Я подумал, может, закуси какой им поставить, — сказал Джимми.

— Отлично.

— Так что, — сказал Джимми, — ты по этой части займешься, или…

Ифа завопила.

— Или я могу сгонять в «Марк — энд — Спенсер», — сказал Джимми. — Мне нетрудно.

— Джимми!

— Чего, коза?

— Ребенок!

— Какой ребенок?

— Ребеооо — наааак!

— О господи. Ребенок. Уже рожаешь?