Том Перротта - Маленькие дети

— Спать хочу, — пожаловалась Люси. — Пошли домой?

— Через минуту, — пообещала Сара. — Как только придет Тодд.

Он придет, упрямо повторила она про себя, он должен прийти. Может, Кэти сегодня задержалась на работе. Может, она с матерью ушла в магазин.

А может, он просто струсил.

Сара знала, что Тодда очень беспокоит вопрос о том, как он будет обеспечивать свою новую семью, если они решатся ее создать. Когда он придет, она объяснит ему, что беспокоиться не о чем. Она уже нашла отличное решение.

— Я собираюсь стать юристом, — поведала она дочери. — Что ты об этом думаешь? — Люси ничего не ответила, но Сара все равно продолжила: — Я могу закончить юридический факультет. Я раньше думала, что это тяжело и очень скучно, но сейчас я так не думаю. Просто надо иметь хорошо организованный ум, и я думаю, он у меня есть.

Эта идея пришла к ней во время выходных, когда, сидя в постели, она перелистывала «Гражданский иск» Джонатана Харра. За две последние недели Сара перечитала кучу книг о юристах и юриспруденции — «Бумажная погоня», «Бремя доказательств», «Братство» — в надежде найти убедительные аргументы и уговорить Тодда сделать еще одну, последнюю попытку с квалификационным экзаменом хотя бы для того, чтобы все годы учебы не пропали зря, как пропал ее аспирантский стаж. А потом она вдруг подумала: «А почему не я? Почему бы мне самой не стать юристом?» И тогда Тодд сможет сидеть дома, отвозить детей в школу и забирать их оттуда, водить на уроки музыки и тренировки, стряпать и вообще заниматься хозяйством, если ему так больше нравится. А она станет работать в общественной юридической фирме, специализирующейся, например, на вопросах экологии или защите от сексуальных домогательств, и будет помогать простым людям отстаивать свои интересы в борьбе с огромными хищными корпорациями. Сара с удовольствием представила себе, как она в прекрасном синем костюме произносит, стоя перед скамьей присяжных, продуманную речь и в элегантном заключительном слове призывает своих сограждан не позволять большим деньгам попирать элементарную справедливость и великий американский принцип правосудия, равного для всех.

— Я не понимаю, почему деньги для семьи обязательно должен зарабатывать мужчина, — объяснила она Люси. — Можно ведь и по-другому. Это не… Слава богу, ну наконец-то!

Она так обрадовалась, услышав шаги, что даже не сразу удивилась тому, что они раздаются не со стороны стоянки или футбольного поля, откуда только и можно было попасть на площадку с улицы. Вместо этого шаги слышались справа, как будто до этого Тодд прятался в кустах под стеной школы.

— Что ты там… — начала она и, оглянувшись, увидела мужчину, как раз шагнувшего в просвет между перекладиной и горкой, — мужчину с висящей на перевязи рукой и очень знакомым лицом. Несколько секунд Сара чувствовала даже не страх, а огромное, сокрушительное разочарование.

— Минуточку, — попросила она, будто он специально ввел ее в заблуждение, — минуточку, вы ведь не Тодд…

Разогнавшись по рампе, мальчишки подскакивали на маленьком деревянном трамплине и взлетали в воздух. Лучшим из них, таким как Джи или подросток с хриплым голосом, удавалось при этом еще обернуться вокруг своей оси и потом успешно приземлиться. Их менее ловкие товарищи сразу же после подскока обычно теряли доску, и только самые удачливые из них приземлялись на ноги. Но все они были так молоды, что даже те, которые падали на живот или на спину, тут же со смехом вскакивали на ноги, будто падения являлись непременной частью удовольствия.

Тодд чувствовал, как от пальцев ног вверх по телу к плечам и голове поднимается холодная, липкая, лишающая воли волна паники. Он понимал, что время уходит и Сара не станет ждать его вечно, и все-таки не мог сдвинуться с места. Это был тот же необъяснимый паралич, который приковывал его к этому месту каждый вечер, когда он должен был готовиться к экзамену.

Последние два дня с Эроном дались ему тяжелее, чем весь уикенд с Кэти. В понедельник они соблюдали ставший привычным распорядок: детская площадка, ланч, бассейн, супермаркет, крушения поездов, как обычно, под пристальным присмотром Большого Медведя и Марджори. Все это время Тодду мучительно хотелось серьезно поговорить с Эроном, отвести его в сторонку и предупредить о цунами, грозящем вот-вот обрушиться на его жизнь, но он не знал, как сделать это, не подвергая опасности их с Сарой план: тонкие намеки и недомолвки вряд ли дойдут до трехлетнего ребенка. Поэтому, вместо того чтобы выразить свою тревогу словами, Тодд постоянно тискал и целовал сына, готового терпеть подобное обращение от матери, но, очевидно, находящего его неуместным и даже неприличным со стороны отца.

— Па-па! — возмутился он, в очередной раз вырываясь из объятий Тодда с ловкостью, которая через несколько лет сослужит ему хорошую службу в детской футбольной лиге. — Ну ты зачем?

Во вторник Тодд решил сменить тактику и на весь день экспромтом увез Эрона и Марджори в большой парк развлечений, располагающийся почти на границе с Нью-Хэмпширом. Он купил сыну дневной абонемент на все аттракционы и беспрекословно выполнял все его желания. Если Эрон хотел шесть раз подряд кататься на «Китайском драконе», Тодд не имел ничего против. Не возражал он и против сахарной ваты, двух порций мороженого и хот-дога, съеденных друг за другом без всякого перерыва под недоуменным и подозрительным взглядом тещи.

— Сегодня твой день, — повторял Тодд. — Сегодня ты босс.

Перед самым отъездом Тодд с Эроном несколько раз прокатились на чертовом колесе. Сделав два оборота, колесо вдруг остановилось, и они повисли на самом верху, чуть раскачиваясь в зеленой металлической клетке над верхушками деревьев. Тодд повернулся к сыну и заглянул в его чудесные, доверчивые глаза.

— Эрон, что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты знал одну вещь.

— Что случилось? — подозрительно спросил мальчик.

— Нет, ничего не случилось. Я говорю гипотетически.

Эрон в задумчивости нахмурился, а Тодд рассмеялся:

— Нет, ничего, не обращай внимания. Я все равно не смогу тебе это объяснить. Просто знай, что я тебя очень люблю и никогда ни за что не обижу. Понимаешь? И если что-нибудь все-таки случится, ты должен помнить, что это не твоя вина, хорошо? Ты не сделал ничего плохого. Ничего!

Эрон ненадолго задумался, а в это время оператор включил двигатель, и они медленно поехали вниз.

— Ты сердишься? — спросил он.

— Нет, — помотал головой Тодд. — Совсем нет.

— Я думал, ты сердишься.

Тодд взял его за руку, и на этот раз мальчик не стал возражать.

— Я не сержусь. Я просто тебя очень люблю.

— Ну ладно, — Эрон кивнул, словно говоря, что объяснение принято.