Николай Камбулов - Разводящий еще не пришел

— Вам здесь нравится? — спросил Бородин и сразу стушевался: этот вопрос он задавал уже несколько раз.

Но она, взяв яблоко, ответила:

— Я очень люблю свою работу, Степан. Очень! Иногда мне кажется: вот-вот что-нибудь сделаю не так, допущу брак, и меня уволят... В такие минуты делается страшно, ведь в работе — смысл жизни человека. Это не фраза, это мое глубокое убеждение. — Она умолкла. Бородин вспомнил лейтенанта Узлова. Не потому ли этот молодой офицер написал рапорт об увольнении из армии? Ведь он, по существу, не имеет должности? Дублер — что это за должность, никакой ответственности, работает на подхвате у лейтенанта Шахова...

— Хотите посмотреть мой участок? — Не дожидаясь ответа, Наташа взяла чертеж, развернула его на столе. — Вот видите, блоки, их несколько штук. Они составляют главный корпус. Здесь будет установлено уникальнейшее оборудование. — Она наклонилась так, что волосы касались щеки Бородина. Он почувствовал крепкий запах духов.

— Наташа, — не сказал, а лишь пошевелил губами Бородин. — Ты молодец, — уже громче произнес он и положил руку на ее плечо.

— Степан, — выпрямилась Гурова, — не надо... Идемте на улицу... Проводите меня на стройку...

Они вышли. На улице было тихо, темно. Он взял ее под руку, чувствуя, как она покорно прижалась к нему.

Рыбалко все пристальнее наблюдал за Цыганком: поведение солдата на физической зарядке не выходило из головы. В артиллерийском парке старшина заметил, как Цыганок, чистя ствол орудия, едва держал в руках банник, а затем передал его Волошину: «Давай. Пашенька, потрудись, бог тебе поможет». И тот безропотно кряхтел, пока командир орудия сержант Петрищев не остановил Волошина. Изучали правила перевозки боеприпасов, и тут Цыганок пытался увильнуть от работы. «Ну, взяли, понесли!» — поторапливал он Волошина, стараясь только держаться за тяжелый ящик...

Рыбалко долго размышлял, как «прощупать» Цыганка, чтобы сделать точный вывод: ловкач он или действительно физически слабый солдат. Поинтересовался у командира орудия. «Художник, с него взятки гладки. Кистью работал, откуда же будет сила». То, что Цыганок до армии писал афиши в клубе одесских грузчиков, Максим знал и без Петрищева. Ответ сержанта не удовлетворил старшину, тем более не внес ясность в сложившиеся отношения между веселым, словоохотливым Цыганком и замкнутым Волошиным. А отношения эти были довольно странными: Цыганок часто отпускал в адрес Волошина подковырки и насмешечки, и тем не менее Волошин не только не обижался на Цыганка, напротив — льнул к нему, будто чем-то был обязан.

Не знал Рыбалко про такой случай... Как-то Цыганок дневалил по казарме. В помещении стояла дремотная тишина. Рыбалко осматривал заправку кроватей, заглядывал в тумбочки, под подушки. Цыганок следовал за ним как тень, молча. Уборщики хорошо поработали, и старшина не смог обнаружить неполадки. Он направился в канцелярию командира батареи. Цыганок облегченно вздохнул. «Сегодня он что-то помягче, теплее». — порадовался в душе Цыганок и вдруг возле кровати Волошина заметил какой-то листок, маленький, похожий на этикетку спичечного коробка. Цыганок поднял находку, прочитал надпись: «Памятка «Братского вестника». «Люби ближнего, не убивай, не кради, не пей спиртного, не кури, не сквернословь». Цыганок хотел было позвать старшину, но, опасаясь неприятностей для себя, поспешно сунул листок в карман. Когда сдал дежурство, вспомнил о находке, решил показать Околицыну. «Ох и посмеюсь над Санькой: какой же ты агитатор, коли штуковины господни валяются? — Но передумал: — Нет, так не пойдет, узнают другие и будут молоть языком про агитатора, а на поверку это окажется пустяком, — например, родительским наставлением для Пашки...»

Ложась спать. Цыганок заметил, как Волошин, чиркнув спичкой, начал искать что-то возле своей тумбочки. Цыганок наклонился к солдату, шепнул на ухо:

— Паша, не ищи, он у меня в кармане.

Волошин шмыгнул под одеяло и спустя минут пять сказал:

— Баламут, ты на что намекаешь?

— На, возьми, — протянул Цыганок листок. — Могила, никому не скажу. Слово одессита — закон!

Волошин долго колебался, потом со вздохом сказал:

— Обманешь, Костя?

— Значит, твой?

— Мой...

— Бери, шут с тобой, буду молчать. Ну и дурак же ты, Пашка! — упрекнул Цыганок солдата и, чтобы не слышать его вздохов, натянул одеяло на голову.

С тех пор и пошло — что бы ни сказал Цыганок, Волошин смолчит...

...Стоял погожий день. Светило солнце. Артиллеристы занимались саперной подготовкой, рыли окопы для орудий, оборудовали хранилища под снаряды. Рыбалко прибыл, когда работы шли к концу. Расчет Петрищева отдыхал в отдающем сыростью окопе. Наводчик Околицын читал газеты. Солдаты переговаривались, комментируя на свой лад сообщения о международной жизни.

Цыганок шепнул Волошину:

— Пашенька, почисть мою лопату. Все равно дремлешь.

— Я слушаю, — отозвался Волошин. Но то, о чем читал Околицын, шло мимо его ушей: как только объявили перерыв, он, усевшись поудобней, сразу ушел в свои мысли. Воспоминания нахлынули с непостижимой быстротой, закружили и унесли его в родную тихую деревеньку на берегу сонной реки Цны. Волошину чудился гомон молитвенного дома, а перед глазами попеременно вставали то бабушка, читающая «Братский вестник», то проповедник Гавриил с распростертыми к нему пухленькими руками... И тут этот Цыганок со своей дурацкой просьбой!.. — Я слушаю, — повторил Павел, оглядываясь по сторонам.

— Очень хорошо. Я ж не против этого, слушай, а лопату почисть, смажь и в чехол положи. Будь другом, устал я, спина ноет с непривычки. Почисть...

Не заметил Цыганок, что на бруствере сидит старшина и уже крутит усы: «Я ж тебя сейчас обстругаю». Даже весь передернулся.

— Спину надорвал? Выходи из окопа! — поднялся Рыбалко, думая, что это сразу подействует на Цыганка.

Солдат спокойно взял у Волошина лопату, весело воскликнул:

— Здравствуйте, товарищ старшина! Вы мне говорите?

— Вам, выходи, выходи. Раздевайся до пояса.

— Бороться, что ли, будем? — рассудил Цыганок. Он нехотя вылез из окопа, подергивая узкими плечами. Знал Цыганок, что старшина увлекается вольной борьбой и. несмотря на свои сорок лет и ранения, участвует во всех спортивных состязаниях. — Я вас не одолею, товарищ старшина. Сами знаете, писарем работал, мускулами не успел обрасти.

У старшины задергались усы. «Ты меня своими остротами не остудишь», — подумал Рыбалко.

— Раздевайся! — приказал он, снимая с себя ремень и расстегивая тужурку.

Цыганок повиновался.

— Подержи, Паша, гимнастерку, да смотри не испачкай о землю, стирать придется, а я еще не наловчился прачкину работу выполнять.