Николай Камбулов - Ракетный гром

— Нормально... Мама не болеет?

— Нет, с цветами все возится... Друзья не забывают, пишут?

— Ваня Оглоблин поступил в институт... Электромеханический...

— Жалеешь? — сказал отец, глядя на солдат, занимающихся в спортивном городке. — Подход к снаряду не точен. Определенный «тузик», ноги держит в растопырку. — Отец готов был направиться в городок.

Я ответил:

— О чем жалеть?.. Конечно, три года, считай, потеряны.

— Как ты сказал? — вздрогнул он. — Товарищ Шахов! — крикнул он старшему инженер-лейтенанту, появившемуся на крыльце. — Я задержу на полчасика рядового Гросулова... На дополнительных занятиях растолкуете упущенное.

«Задержу»! Опять ребята подумают: «Хорошо солдату иметь своего генерала». Мне хочется сказать об этом папе, но не сейчас, сейчас не ко времени: по всему видно, что генерал Гросулов обиделся на своего сына, его взвинтили мои слова «три года, считай, потеряны». Значит, сейчас будет воспитывать... Что ж, мама, посмотри, какое у него «доброе сердце».

— Вчера ты получил тройку...

— Получил...

— Придется приказать, чтобы выбросили твой баян. Или музыка, или служба. Мне известно, что ты все свободное время играешь на баяне. — У отца немного тряслись руки, и он рассыпал щепоть табаку, резко смахнул его с колен. — И вообще ты не прав. Как это так, потеряны три года! Это тебе, наверное. Оглоблин написал? А вот я тридцать лет служу... и не считаю, что эти годы потеряны. Тридцать! Не слушай ты всяких «тузиков». Они, эти «тузики», как ржавчина, разъедают не только металл, но и души человеческие.

Некоторое время он молчал, потом достал блокнот, начертил формулу красным карандашом, сказал:

— Что это?

Формулу я хорошо знал, дал правильный ответ. Отец вошел в азарт и начал задавать вопросы по технике. Я отвечал безошибочно.

— Извини, — сказал отец и, не поясняя, за что я должен извинить его, положил в карман блокнот. — Вот что. Виктор, ты этому философу (он знал Ваню Оглоблнна) дай сдачи, пусть он примолкнет со своим институтом. Придет время, и ты поступишь. Не всем же разом становиться генералами, тогда бы не было солдат. Погоди, погоди, — отец что-то заметил в спортгородке, сорвался со скамьи и, бросив мне на ходу: — Иди в класс, сынок, — быстро зашагал прочь.

Через минуту я услышал его резкий голос:

— Покажите лично, потом требуйте от подчиненного.

«Завелся батя». — подумал я.

День завершился удачей: старший лейтенант Малко обещал мне оформить увольнительную в город. По-моему, он прав: «троешники» — тоже люди, им также хочется посмотреть город».

С приездом Аннеты Малко обедал только дома. За час он успевал не только поесть, но и рассказать жене о наиболее интересных для него событиях и узнать ее отношение к ним. Он ел быстро, потом шел к ней в комнату. И если она рисовала, ждал, когда разогнет спину. На этот раз Аннета занималась уборкой квартиры. Она присела на диван, чтобы передохнуть, и Малко начал:

— Я открыл у него изумительные качества! Он страшно любит музыку, баян. О, это же замечательно, прекрасно! Ты понимаешь, Аннета, как-то идем мы с ним по рынку, кругом шум-гам: одни предлагают гуся, другие курицу, третьи молоко. Базар нынче такой — полки трещат от снеди, что твоей душе угодно... Слышу возгласы: «Яков! Яков! Яков!» — кричат, словно космонавт появился.

Аннета знает, о ком говорит Мишель, слышала не раз: опять он, наверное, о генеральском сыне, все о нем и о нем.

— И кто, ты думаешь, это был? — Малко прошелся по комнате. — Баянист, хромоногий мужчина лет сорока! Заиграл он на баяне. Мой Виктор сразу замер, стоит, и ни с места. «Что с тобой?»—говорю. «Тихо, тихо, товарищ старший лейтенант, это же баян», — шепчет он и тянет меня в толпу. Пробились мы к хромоногому. У Виктора глаза, как у малярика, горят огнем. «В чем дело?» — спрашиваю. «Здорово! — говорит мне. — Сказка!» А сам весь - дрожит. Яков заметил и говорит: «Ты что, солдат, играешь? Ну-ка попробуй». И Виктор мой рванул мехи. «Подходяще», — похвалил его Яков.

— Теперь он проходу мне не дает, — продолжал Малко. — «Товарищ старший лейтенант, отпустите в «Голубой Дунай», и только. Оказывается, тот Яшка-баянист устроился в этом кабачке «Голубой Дунай». Ему хочется послушать. Как ты думаешь, отпустить?

Малко, рассказывая о солдате, любовался женой. Вообще он был доволен Анкетой, доволен тем, что умеет она занять себя, когда он задерживается на службе, и не ропщет, когда сигналы срочного сбора отрывают его от семьи: доволен и тем, что вопреки его ожиданию оказалась приятной «крохоборкой»: в квартире появились новые вещи — в углу красуется трельяж, вдоль стены — диван, на котором удобно спать, для мужа купила карманный будильник. Собственно, идею приобретения такого будильника выдвинул сам Малко: он часто забывал в служебной крутоверти сделать то, что планировал на день, иногда опаздывал то на занятия, то на различные совещания. Теперь побудка всегда при нем: затрещит, и Малко спохватывается — пора. О будильнике в части никто не знает, однако уже говорят: «Малко точен, как часы»...

— Что я скажу, Мишель? — Аннета подвинула к себе столик с рисунками. — Ты кого готовишь, баяниста или ракетчика?

— Одно другому не мешает! — возразил Малко. — Осенью состоится смотр солдатской художественной самодеятельности. И представь себе такой финал: я выставляю от своего взвода рядового Виктора Гросулова. Кто такой этот солдат? Первогодок, троешник. И вдруг он на смотре, как тот бродяга Яшка, покоряет жюри. Ему объявляют благодарность, награждают ценным подарком. Ты что же думаешь, папу это не тронет? Конечно, тронет. Разумеется, генерал вспомнит и командира этого солдата-лауреата... Кто он, этот командир?! Старший лейтенант Малко!..

Аннета вздохнула:

— Перед отъездом из Москвы я заходила к твоим родителям. Папы, конечно, не было дома, он, как всегда, в министерстве. Но Раису Петровну, твою мамочку, я застала. Она сразу догадалась, зачем я пришла. Вам врозь жить нельзя, говорит, вы чем-то похожи друг на друга, вы обязательно должны быть вместе. Мишель долго там не задержится. С неба звезд не срывает, а вот сюда. — показала она на плечи, — на погоны, знает, как кладутся звездочки.

Малко замахал руками:

— Что она говорит! Я о них и не думаю... Вот чудачка, все, видимо, мамы такие! — Он посмотрел Аннете в лицо и, поняв, что она ему не поверила, робко спросил: — И ты, наверное, так думаешь обо мне?

Она рассмеялась громко, заразительно. Он смех этот понял, сказал:

— Компота не будет, Аннета! Мишель твой умненький...

Она сразу погрустнела. В комнату вбежала Руфочка. Аннета взяла ее на руки.

Малко сказал:

— Виктора я не отпущу слушать баяниста.

— Почему?

— Электричку сегодня пустили. Два часа на ней — и он дома, у своей мамы. Выпьет в ресторане, потянет к мамаше. Зачем мне лишние неприятности?