Николай Камбулов - Ракетный гром

Однако безмолвие длилось недолго. Едва он вспомнил о замполите Табидзе, о его заразительном смехе, как тотчас послышался хохот, далекий, но совершенно ясный... Он знал о таких «штучках» и уже приготовился отразить слуховые галлюцинации, сказав себе: «Чепуха, Петр Михайлович, обман, знай, что это обман», но хохот оборвался. Через минуту Гросулов уловил странный шум. Шум нарастал, крепчал, и теперь отчетливо был слышен топот ног, топот огромной толпы людей. «Это бегут те, которые спаслись», — прозвучало в ушах. Гросулов приподнялся, покрутил головой. «Этого еще не хватало!» — произнес он громко, так громко, что проснулся Рогов. Звуки сразу пропали. Он обрадовался и тому, что оборвался топот, и тому, что проснулся Рогов.

Сейчас водитель был для него самым дорогим человеком. Он смотрел на Рогова с нежностью отца, ожидая услышать хотя бы одно слово. Но Рогов, видимо спросонья еще не понимая, где он и что с ним, никак не мог прийти в себя, все протирал и протирал заспанные и немного отекшие глаза. Потом, когда уже казалось, что он что-то скажет, снова запрокинул голову на спинку кресла.

— Алеша!

Рогов не ответил. Он спал тихо, как ребенок, даже не слышно было его дыхания. Гросулова вновь охватило чувство одиночества, хотя он знал, что за перегородками его кабины есть люди... Он начал думать о Михееве, о полете, о космонавтах. Вообразил состояние человека в просторах вселенной... Маленький кораблишко, ничтожная песчинка и бескрайность космоса, не условная, а вообще безусловная бескрайность, не имеющая никаких измерений — Вечность! Каким же нужно быть сильным, чтобы преодолеть Вечность!

Как только он переставал размышлять, немедленно вновь возникали различные шумовые галлюцинации. Удивительное дело, в голову вдруг приходило то, о чем он никогда не думал, с чем никогда не сталкивался. Это было для него открытием. «Объединиться можно против зла на Земле. Зло исходит не от человека вообще, а от личностей, от групп личностей. В конце концов люди поймут это. Миллиарды против сотен — баталия легкая и быстрая. Миллиарды поймут, миллиарды созреют... Наука и просвещение подведут их к окончательному прозрению... «Никто не даст нам избавленья — ни бог, ни царь и не герой, добьемся мы освобожденья своею собственной рукой», — пропел он, сжимая кулаки. — Священная истина», — заключил генерал и взглянул на часы.

Гросулов привстал в кресле, намереваясь разбудить Рогова, но тут открылась дверь, показался Михеев.

— Товарищ генерал, можно включить приемник, — показал он на красную эбонитовую ручку, вмонтированную в планшетный столик. — Как самочувствие?

— Держимся.

— Включайте. — Михеев захлопнул дверь.

Гросулов нажал на ручку. Из репродуктора хлынул чистый голос певицы. Он хотел было сразу переключить на другую волну, но рука его вдруг повисла в воздухе, мотив был настолько чарующий и нежный, что он невольно воскликнул:

— Песня! Рогов, ты слышишь, песня!

И когда поднялся Рогов, подошел к нему вплотную, он, радуясь, сказал:

— Кто-то поет на Земле, поет!..

Приборы безмолвствовали. Как ему ни хотелось, чтобы приборы вновь заработали, тишина по-прежнему царствовала. Он включил экран визуального наблюдения: корабль подходил к району посадки.

Земля приближалась настолько быстро, что казалось, корабль утюжит вершины деревьев. Все было видно как на ладони: он мог рассмотреть даже отдельного человека, тропинку, небольшие предметы. Вдруг он заметил мчавшиеся по дороге ракеты. Не поверил своим глазам: как могла часть Громова оказаться в этом районе, отдаленном от Нагорного на несколько тысяч километров? Еще раз навел прибор. Сомнения рассеялись: это были действительно новые ракетные комплексы, те самые, которые он так торопился освоить... Теперь они уже в деле, мчатся на рубежи боевых пусков. «Значит, они имелись не только в моем хозяйстве, их осваивали и в других частях». Огневую мощь комплекса он хорошо знал, и оттого, что они теперь в деле, как-то поднялось настроение. «Видит бог, мы не хотим войны... Да, да, мы не хотим... Но если потребуется — мы всегда готовы...»

Корабль пошел на вертикальный спуск. Потом повис над площадкой. Прицелился и точно приземлился на «пятачок».

Он вышел из корабля. Лучи теплого земного солнца ударили в глаза. Он зажмурился и так стоял, пока не услышал знакомый голос Рогова:

— Товарищ генерал, приехали.

...Розы лежали на коленях, по-прежнему свежие, с капельками на лепестках. Он долго смотрел на них, еще не веря, так ли это, действительно ли это светит земное солнце. Потом, когда вышел из машины, увидел лес, дорогу, взгорье, по которому черными букашками шли тракторы, услышал возбужденные голоса людей и, наконец, заметил Бородина с Узловым. Они подходили к машине. Он схватил розы и, вдыхая прохладный запах цветов, засмеялся, как ребенок. Засмеялся оттого, что был лес, была дорога, было взгорье с тракторами и были люди — Бородин. Громов, Узлов, Алеша Рогов, Катюша, его сын Виктор...

Была суббота. Обычно в предвоскресные дни, особенно вечером, ресторан «Голубой Дунай» шумел вовсю. На этот раз здесь было тихо. Человек пятнадцать посетителей скучали. Открылась дверь, и в зал вошла женщина, показавшаяся баянисту знакомой. Он начал вспоминать, где видел эту еще молодую женщину. «Комиссарша», — наконец вспомнил он.

Елена Васильевна была в «Голубом Дунае» всего один раз — на свадьбе лейтенанта Узлова. Сейчас она зашла в ресторан купить детям «мишек». Она села за столик, заказала конфеты. Было очень грустно. Только что она получила письмо. Степан писал:

«Милая Лена, Ленушка моя, я так далеко нахожусь от тебя, что просто непостижимо представить. Иногда думаю, может быть, я не попал бы сюда, если б не переквалифицировался в технического специалиста. Конечно, дело не в этом, вовсе не в этом. Сколько истратило человечество сил, бумаги, чтобы вразумить империалистов! А разводящего нашего нет и нет... Милая Ленушка, меня и тут зовут комиссаром.

Береги, дорогая, ребят. За них, за их будущее я готов идти хоть на край света!»

Ребят уже трое: Павлик, Андрюшка и двухлетний Сашенька.

Ее потянуло к детям. Прибежав домой, она увидела, как Павлик, усадив Сашеньку на колени, кормит с ложечки молоком. Ей стало так радостно и так весело, что она, не помня себя, закричала:

— Мужчинки, от папы есть письмо, от нашего комиссара письмо! Ура-а-а!..

Андрюшка выполз из-под кровати, бросился матери на шею. Потом она сгребла их всех, села на диван и с минуту молчала. И за эту минуту Елена успела «сказать» мужу: «Степа, у нас все в порядке. Все это кончится, обязательно кончится. Степа, ты же комиссар, и тебе я верю. Буду ждать, ждать, ждать!»

Майор Узлов, недавно назначенный командиром части, вышел из штаба поздно. Домой не хотелось идти: Катюша уехала к матери в Белоруссию, а пустая квартира не тянула. Он сел на скамейку, снял фуражку. Набежал теплый ветер, взлохматил волосы и умчал в темноту, туда, в сторону ракетного парка. В наступившей тишине прогрохотал московский поезд, тот самый, который увез Катюшу и которым вчера подполковник Савчук уехал к новому месту службы — заместителем по политической части командира артиллерийского полка. На место Петра Захаровича приезжает другой замполит — майор Стрепетов. Член Военного Совета округа генерал Субботин сказал о Стрепетове: