Алексей Кирносов - Два апреля

И тут Гурий Васильевич сказал мне: «Евгений, я остаюсь на зимовку».

Медведь потек у меня из рук. Медведь, за которого берут пятую часть полугодового заработка полярного боцмана. Медведь, которого мне негде держать. Белый медведь, которого я уже твердо считал своим, с глазами из янтаря, поставленный на подкладку тончайшего зеленого сукна, оскаливший клыки громадный зверюга упал на пол, навсегда ушел.

Я понял, что не куплю его, потому что он стоит такие деньги - лучше прожить на них безбедно месяца полтора. Не куплю, потому что негде расстелить эту шкуру. Потому что это - блажь. Люди стали людьми, вещи -привычными вещами. Я только спросил: «А как же Она?»

Он сказал: «Она написала мне, что не следует любить фантомы воображения, а следует подумать о себе. Это здраво. Я согласился».

Гурий Васильевич не смотрел на меня. Он бережно разглаживал на столе какого-то полосато-пятнистого зверя. Я спросил: «И вы уже не любите Ее?» Он молчал и гладил зверя. Потом кивнул. Потом скривился: «не обдавай меня потоком презрения, боцман. Мы ходим по земле, а не на три фута выше. Своевременно и ты поймешь, что жизнь отвратительно реальна. Она права. Мне уже тридцать три. Это - возраст».

Вот так бывает... Не было бы льдов в проливе Лонга, спокойно пришли бы мы на Камчатку, сдали сейнеры и разлетелись бы по домам после отвальной в шебутном ресторанчике, который называют то «Китовый ус», то «Моржовый клык», то «Рваные паруса» - смотря по настроению. Остались бы на запоре души. Что заперто, то покойно.

Мы просидели в буфете Дома культуры до позднего вечера. Спирта там не продавали, но где есть закон, там найдется и прощелыга, который поможет вам его нарушить. Доходный промысел. Заходили знакомые моряки, смотрели на наши физиономии и обходили столик стороной. Появилась красивая девушка Лена, помахала нам рукой. Гурий Васильевич, не вставая, позвал: «Идите сюда!»

На столе были две одинаковые бутылки. В одной спирт, добытый прощелыгой, В другой шампанское. Нехитрая уловка, но правила приличия требовали, чтобы была соблюдена видимость. Человека, поставившего спирт на стол в казенной бутылке, немедленно вывели бы из зала. Лена подошла и удивилась: «Вот уж не думала, Гурий, что вы пьете». Я съязвил: «У капитана сегодня праздник». Он вздохнул, попросил: «Помилосерднее, боцман». Я сказал: «Отправляйтесь в больницу, там милосердны ко всяким».

Потом пригласил Лену сесть, стал наливать ей шампанское непослушными руками. Оно, теплое, кипело и лезло из стакана на скатерть. Приходилось ждать с этой дурацкой бутылкой в руке, пока осядет пена. Лена удивилась: «Вы к тому же ссоритесь?»

Гурий Васильевич спросил: «Мы ссоримся, боцман?»

Я не ответил, повернулся к нему бортом, стал разговаривать с девушкой. От непривычки к этому занятию да от выпитого я часто упускал нить разговора, но Лена ловко подхватывала ее, выручала меня из затруднительных положений. Говорила она интересно и - мне показалось, -умно. Тогда я узнал, что она приехала из Владивостока, работает уборщицей па гидрографической шхуне и что жизнь ее устраивает. Я спросил, о чем она мечтает. Лена ответила: «Возвыситься до буфетчицы».

Таких красивых и ловко причесанных уборщиц, мне видеть еще не приходилось. Было странно, но я сказал себе: «Вот и пришлось увидеть, хорошо, что есть и такие уборщицы». Я спросил о предмете, который меня самого ужасно мучает: «Какое у вас образование?» Она туманно ответила: «Достаточное», - и я не стал уточнять.

Капитан не слушал нас, он тоскливо пил под папироску. Лена дотронулась до его рукава, спросила: «Кто же виноват в том, что вы ссоритесь?» Капитан пустил дым в потолок, сказал, не глядя ни на кого: «Льды в проливе Лонга». Лена улыбнулась: «Этой причины мне не устранить ».

Она ушла, а через некоторое время вернулась снова. Без видимой охоты, став сразу очень вежливой, Лена присела к нашему столику, и я начал изъясняться и джентльменствовать. Лицо у Лены стало озабоченным, она сказала, что проводит нас до порта, а я сказал, что нет, это мы проводим ее до лагуны, где зимует ее гидрографическая посудина. Спорить со мной было бесполезно, я увязался за Леной. Гурий Васильевич механическими шагами ступал рядом и молчал. Ночь была ясная, морозная, в моих глазах мельтешили звезды, а среди них плавала луна. Мы миновали поселок, поднялись на вершину холма. И тут я остолбенел...

Я закричал: «Жаннетта!» До сих пор у меня в ушах звучит тройное эхо: «аннета-нетта-тта...»

Зеленовато-белое поле лагуны и освещенная яркой луной, вмерзшая в лед шхуна, покрытая снегом, в заиндевелых снастях. Ничего вокруг, только Великий Ледяной океан, и вмороженная в него шхуна, и один желтый огонек на ней, один огонек среди мертвизны|, один человеческий огонек, как лампа в каюте капитана-мечтателя из Сан-Франциско, при свете которой он пишет судовой журнал «Жаннетты».

Кажется, я потянул ворот, потому что стало трудно дышать. Лена тряхнула меня: «Евгений, что с вами? Вам плохо?»

Тут Гурий Васильевич подал голос: «Мой боцман - романтическая личность и поклонник капитана Де Лонга. Помните, который поперся на полюс, загубил судно и людей, вместо того чтобы с пользой для своего отечества возить кокосы из Папеэте в Портланд.

Лена крикнула: «Перестаньте! Вы - пьяный человек!»

А на шхуне отворилась дверь надстройки, кто-то вышел и бросил окурок за борт, на лед. Лена обняла мои плечи, сказала: «Это не «Жаннетта». Эта шхуна называется «Глобус». Видите, как прозаично».

Я сказал капитану: «А вы дурак». Сел в снег и заплакал...

- Марат Петрович, дайте зеленую ракету, - сказал Овцын, оглядев в бинокль мутный, нечеткий и пустынный горизонт на юге.

Старпом не сразу понял, что от него хотят, помотал головой, спросил:

- Чего? - Потом спросил: - Зачем? - Потом опять потряс головой, улыбнулся смущенно, сказал: - Ах, да!..

Выдвинул нижний ящик стола, достал ракетницу, потом ракету из картонной коробки; он разломил ракетницу, сунул ракету в ствол, защелкнул ракетницу и вышел на крыло мостика; Овцын услышал выстрел и сразу вслед за выстрелом громкое ругательство; он выбежал на мостик и увидел, что метрах в десяти от борта распухает яркое зеленое пятно, будто под водой включили гигантский зеленый светильник.

- Вот такое дело, - сказал старпом. - Нажал.

- Хорошо еще, что так, - сказал Овцын.

Он сходил в рубку, взял два зеленых патрона, отобрал у старпома ракетницу и выпустил ракеты в небо одну за другой. Ракеты догорели, и горизонт в южной стороне остался все так же пустынен. Он взглянул на воду под бортом. Зеленое пятно исчезло.

- Ну и что будем делать? - спросил старпом.

- Будем слушать байки,- сказал Овцын.- Вам приходилось участвовать, в операциях по снятию судна с мели?